Многое из того, что представляется неожиданным, внезапным и даже таинственным, проистекает из подспудных течений исторического процесса, питаемых сугубо прагматическими ключами.
Тяготение Павла к мальтийцам, помимо личной склонности государя к готическим ритуалам, тоже во многом было продиктовано политическими причинами. Французская революция, изгнавшая орден из страны, вновь сделала его естественным союзником самодержавия. На сей раз против врагов внутренних. Иерархическая дисциплина феодального братства и его очевидный консерватизм не могли не привлечь монарха, мечтавшего о рыцарской верности подданых.
Действия Павла теряют мистичность и становятся до предела понятными лишь в общеполитическом контексте.
Конвент конфискует мальтийские владения во Франции? Царь, защищая возвышенные идеи рыцарства от якобинства, тотчас же подписывает Конвенцию об учреждении в России ордена Иоанна, в которой, в частности, «подтверждает и ратифицирует за себя и преемников своих на вечные времена, во всем пространстве и торжественнейшим образом заведение помянутого ордена в своих владениях».
Стоит обратить внимание на этот вселенский размах: «во всем пространстве», «на вечные времена»…
Великому приорству Волынскому государственная казна предоставила годовой доход в размере трехсот тысяч злотых, тоже свободный «навсегда от всяких вычетов». Политический акт обретал черты волшебной мистерии. С чисто иезуитской сметкой мальтийцы поспешили воспользоваться благоприятной конъюнктурой. Павлу был поднесен странноватый для России титул «протектора религии мальтийских рыцарей», и православный государь с готовностью принял его. На состоявшейся в Зимнем дворце церемонии Литта приблизился к подножью трона и поднес дары, хранившиеся доселе в сокровищнице: крест знаменитого гроссмейстера Ла Валета и мощи святого Иоанна. Высших знаков Мальтийского Креста были затем удостоены императрица и все члены высочайшей фамилии.
После этого Павел, уже в качестве протектора, сам возложил ордена на принца Конде, посвященного в великие приоры, на Куракина с Безбородко, нареченных почетными бальи, и на командоров: Чарторыйского, Радзивилла, Сен-При и прочих — либо роялистских эмигрантов, либо польских магнатов.
Обойденные придворные завидовали и начинали интриговать. Глухо роптало духовенство.
Короче говоря, с одними мальтийскими церемониями хлопот у царя было более чем достаточно.
Ортодоксальные члены «Общества Иисуса» решили немного переждать со своими притязаниями, предоставив действовать собратьям, укрывшимся под восьмиконечным крестом.
Братья Литта спешили развить успех. По своим каналам, а также через русского посла в Риме Лизакевича им удалось склонить Пия Седьмого к беспрецедентному решению. Под давлением обстоятельств новый папа соглашался передать славнейший из католических орденов гроссмейстеру иного вероисповедания. Право, католик Буонапарте пугал его куда больше, чем Павел Романов.
Когда все было надлежащим образом согласовано, в гостеприимно распахнутые ворота Гатчинского дворца въехала нарочито запыленная карета с гербом мальтийского приорства. Та же печать дальних странствий лежала на сопровождающих ее экипажах и всадниках. Лошади выглядели измученными. По крайней мере, им надлежало казаться таковыми.
Преклонив у подъезда колени, печальные кавалеры в черных иоаннитских плащах смиренно обратились к вышедшему навстречу шталмейстеру.
— Кто живет в этом замке? — спросил Юлий Помпеевич, разыгрывая этакого странствующего рыцаря, увидевшего среди раскаленных песков чью-то зубчатую башню.
— Его величество Павел, самодержец Всея Руси и защитник религии мальтийских рыцарей, — последовал бесстрастный ответ.
— Благоволите, мессир, передать, что мы повергаем к стопам его величества нашу смиренную просьбу о приюте.
— Пустить их! — последовал приказ, когда просьба была передана через флигель-адъютанта.
«Владелец замка», превосходно осведомленный обо всех тонкостях ритуала, повелел препроводить депутацию в парадные покои и благосклонно выслушал несусветную чушь, которую нес Юлий Помпеевич:
— Вы видите перед собой скромных рыцарей святого Иоанна Иерусалимского, сир, — томно играя очами, распространялся Литта. — Странствуя по Аравийской пустыне и увидя замок, мы узнали, кто тут живет…
Эта речь и вся сцена, словно заимствованная из рыцарского романа, закончилась официальным предложением.
Приятно взволнованный император, всласть поигравший в молодости в эзотерические тайны, растрогался и принял поднесенный ему почти опереточный титул.
«Русский Дон Кихот!» — воскликнул Наполеон, узнав, кто стал великим магистром.
Поддержав гонимых, буквально подвешенных в воздухе рыцарей, Павел и вправду продемонстрировал классический донкихотский комплекс. Благородно, трогательно, но ведь и смешно.
Есть основания полагать, что меткое замечание первого консула явилось реакцией на весть отнюдь не неожиданную, а, напротив, страстно лелеемую. Более того, операция с Мальтой была частью интриги, задуманной Талейраном лишь для того, чтобы поссорить Россию с Англией. Высадившись на острове, Наполеон едва ли надеялся удержать его надолго. Англичане, чей перевес на море был очевиден, вскоре отвоевали Мальту, бросив тем самым вызов новоиспеченному гроссмейстеру. Антифранцузская коалиция в итоге окончательно распалась.
Непомерная плата за средневековые побрякушки: мальтийскую корону, жезл, орденскую печать и рыцарский меч! Действо коронования тем не менее было совершено с подобающей пышностью в тронной зале Зимнего дворца, где собрались Сенат, Синод и вся придворная камарилья. Мальтийский крест осенил двуглавого имперского орла, а к длинному перечню царских званий, заканчивающемуся словом «и прочая», добавился еще один титул. Сохранился указ, подписанный государем: «Прокламацией, учиненною пред нами ноября в 29-й день, приняв мы на себя титул великого магистра, издревле столь знаменитого и почтения достойного ордена святого Иоанна Иерусалимского, высочайше повелеваем Сенату нашему включить оный в императорский титул нам, предоставляя Синоду поместить оный по его благоусмотрению». Салютовали пушки, маршировали войска, ночные небеса полыхали фейерверком. Число командорств в империи разрослось чуть ли не до сотни, появилось ни с чем несообразное «российскоправославное» приорство, кавалергарды надели малиновые супервесты с восьмиконечным крестом, на дверцы императорского экипажа спешно наляпали тот же роковой знак.