И так же по-звериному зорко он проводил взглядом просеменившего мимо белоголового человечка, укрывшегося под колоколом зонта. И потянулся за ним, приотстав на дистанцию видимости, неслышно ступая чуть ли не след в след. Следов-то, конечно, на асфальтированной, залитой водой дорожке не оставалось. Ни следов, ни листьев, ни спаренных сосновых иголок — все смывали свитые из струйных жилок ручьи. Куда ни глянь, повсюду шипело и пенилось, вскипая гневными пузырями, и хлюпанье шагов не достигало ушей. Только размытая, как сквозь матовое стекло, фигурка смутно маячила впереди.
Когда вокруг сомкнулась колючая хвоя лесопосадок, Алексей стал понемногу нагонять торопливо подскакивающую тень. Если к тому моменту у него и созрели определенные планы, то он еще не осознавал их. Словно подстегнутый изнутри внезапным ударом, метнулся на боковую дорожку и кинулся в обход, слепо продираясь сквозь упругие ветки и тяжело увязая в набухшем песке.
Что сказал он и что потом сделал, встретив спешащего человечка лицом к лицу, напрочь вылетело из головы. Будто это не он, а кто-то, непрошенно вселившийся в его телесную оболочку, привел в движение мышцы рук и лица, почти насильно заставив повиноваться приказу. Какому именно? Этого он не понял ни тогда, ни после. Крайностей он, во всяком случае, никак не хотел. И если бы в то мгновение безумного забытья старичок не проявил неожиданную строптивость и не кинулся на слегка ошарашенного Алексея с раскрытым зонтом, все, наверное, разрешилось бы немного иначе…
Придя в себя, Алексей непонимающе уставился на затоптанный песок, который медленно расправлялся под белой пряжей очистительного дождя. Пусто было на берегу, и внизу под обрывом одичало катились взбаламученные валы. Он машинально отер расцарапанную острием зонта щеку, зализал ссадину на костяшках сведенных судорогой пальцев. Удивленно уставившись на кожаный бумажник с крокодильими пупырышками, неведомо как очутившийся в чугуном налитых руках, осуждающе покачал головой.
«Это не я!» — встрепенулся в нем перепуганный голосок, но оборвался на лопнувшей, как струна, полуноте.
Затравленно оглянувшись, он спрятал бумажник, подобрал сломанный зонт и зачем-то принялся уминать взрыхленный песок, не понимая еще, что вода и так разгладит предательские борозды. Заметив откатившийся к деревцу браслет, вмятый в опавшую хвою, он вытащил блестящую змейку и, не глядя, сунул в карман.
Ознобным ветром продуло лесок. Слегка ослабевший ливень припустил с новой силой. На обратном пути в поселок Алексей не встретил ни единого человека.
Затворившись на все засовы, он торопливо разжег печурку и собрался было порубить топором зонтик, но вспомнил про металлический каркас. Пошвыряв в огонь сорванные клочья ткани, скрутил стержень и смял спицы, решив закинуть уродливое сплетение металла в озеро. Конечно, не в том месте, не там, а где-нибудь подальше. Бумажник, сберкнижку и паспорт, в который даже не заглянул, он протолкнул кочергой в самый жар топки. Оставался браслет с красным камнем, сделанный из незнакомого серебристо-зеленого сплава. По рассказам бывалых зеков Алексей знал, что обычно заваливаются именно на таких мелочах. Но камня с незнакомыми буквами — вроде бы русскими и нерусскими одновременно — стало жалко, хотя он и не знал, куда и как его можно приспособить. Поковыряв кухонным ножом, ловко выцарапал камень, слегка выщербив край, и одним ударом расплющил чешуйчатого гада, полурыбу-полузмею.
Алексей если и думал тогда о чем-то, то только о том, что надо было окончательно рехнуться, чтоб вляпаться в «мокрое» дело из-за полутора тысяч, разом порушить надежды на какую-то новую жизнь. Следовало затаиться и выждать. Если все действительно прошло вчистую, то у него есть шанс благополучно выскочить.
Дабы не привлекать к дому излишнего внимания, он плеснул в печку из кружки и разворошил дымящиеся уголья. Затем крадучись выбрался на улицу — запереть ставни. Начинался новый период дневной спячки, сумеречной змеиной активности. За целую неделю его так никто и не потревожил. Работы вокруг почти прекратились. За кольчужной завесой осадков, давным-давно перекрывших всю годовую норму, канули в небытие и последние следы. Уже никто не смог бы прочитать оставленные на песке письмена.
Алексей не умел долго размышлять об одном и том же. Даже рисуя планы на будущее, ленился продумывать их. до конца, шаг за шагом. Его мысли были коротки и неглубоки, поэтому они легко забывались, когда он хотел о чем-то забыть. Так было проще, спокойнее — представить когда-то бывшее вовсе небывшим, убаюкивая память туманными образами неземной красоты женщин и никогда не виданных городов.
Промучившись в первую ночь, он хорошо отоспался после полудня и затем уже исправно укладывался на боковую с каждым новым рассветом. Его не терзали непрошенные сновидения, дыхание было безмятежным и ровным.
А в следующую пятницу нагрянул патрон с Альбиной и прочими, среди которых Алексей знал лишь композитора с волосами до плеч и «зава» ремстройконторы. Вкусных вещей понавезли видимо-невидимо: и ветчину, и горячего копчения осетрину с янтарным жирком, и огурчики, и грибочки — чего только там не было. Потчуя дорогих гостей, Протасов разрезал пополам подогретые на печке калачи и густо намазывал их паюсной, блестящей шевровым лоском икоркой…