Выбрать главу

— Ах, это!.. Великое деяние? Гермес Трисмегист?.. [59]

— Вы-то откуда знаете?

— Чего только не рассыпано, Наталья Андриановна, в липучей грязи клоак. Натыкался впотьмах случайно…

— А вы колючий! — заметила она вроде бы с одобрением. — Но не держите на меня зла. Я это так, сболтнула по глупости.

— Однако скажите, откуда у Георгия Мартыновича все эти звездные координаты? Астрология, если не ошибаюсь, представляет собой ложное толкование реальной картины расположения небесных тел? Верно? Значит, сами по себе положения звезд и лунные фазы — штука вполне объективная. А коли так, то он должен был бы вести наблюдения звездного неба? Но я что-то не заметил у него астрономических инструментов.

— Вы забываете, в какой век нам выпало жить. Есть таблицы, миникомпьютеры, наконец, с помощью которых в два счета можно вычислить констелляции на любой день. Георгию Мартыновичу одну такую игрушку подарили японцы.

— Насколько я мог понять, лично вы в число непосвященных не входили? Вас Георгий Мартынович определенно допускал в свой внутренний круг.

— В известной степени. По крайней мере, не скрывал от меня своих забавных чудачеств.

— И вы, как могли, разделяли их.

— Обаяние личности всегда заразительно. Однако я натура вполне приземленная и ко всей этой премудрости подходила сугубо утилитарно — как к своего рода знаковой системе, которую необходимо усвоить, чтобы уверенно расшифровывать древние тексты. И хоть сама этим не занималась, какие-то крупицы перепадали. Воленс-ноленс. Как-никак, мы работали бок о бок.

— Короче говоря, Георгий Мартынович раскапывал рецепты ведьминых зелий, переводил на современный химический язык, а вы варили волшебную мазь на своей модерновой кухне, — Люсин красноречиво мотнул головой на штативы с кипящими колбами.

— Не понимаю вашей иронии, — осадила Гротто, постоянно готовая к обороне. — Вас что-то не устраивает?

— Да я ж восхищаюсь! — Люсин ударил себя кулаком в грудь.

— Своеобразная, однако, манера выражать восторг.

— Вы насчет юмора? С этим делом у меня вечные неприятности. Стараешься быть смешным, остроумным, а люди обижаются…

— И поделом вам, потому что остроумие несовместимо с бестактными подковырками. Вы смешиваете разные жанры.

— Отсутствие деликатного воспитания сказывается.

— Опять? По-моему, вас слегка заносит.

— И как всегда, не в ту степь. — Люсин и впрямь не мог остановиться. Властное обаяние этой женщины словно бы пробудило дремлющую в нем веселую удаль. Хотелось до бесконечности длить и этот — вроде бы откровенный, но лишь до смутно угадываемого предела — их разговор, и это волнующее ощущение приближения к тайне. — Рассматривайте мои потуги как неуклюжую попытку справиться со стрессовой ситуацией, — он заставил себя собраться. — Сразу столько всего обрушилось необычного, странного, что мой бедный мозг возопил о спасении.

— Может, сделаем перерыв? — участливо предложила Наталья Андриановна. — Раз вы устали?

— Здесь не усталость, другое. Я вынужден продираться сквозь неведомые дебри и, к сожалению, не всегда успеваю осмыслить все на ходу. А остановиться почему-то боюсь, вот и несу чушь, пока созрею для осмысленного шага. У меня, если позволите, последний вопрос. В прошлый раз вы обещали помочь нам разобраться с тем корешком, помните?..

— Вот, кое-что удалось найти. — Наталья Андриановна достала несколько заранее припасенных библиографических карточек. — Это оказалось не столь затруднительно, как я сперва думала. Зная, что Георгий Мартынович занялся так называемой волшебной мазью, я сосредоточила поиски в двух направлениях. Проверив сначала заведомо известные ингридиенты вроде белладонны и не обнаружив растения с таким корневищем, я занялась набором из девяти колдовских трав… Вам понятно, о чем идет речь? — спросила она, тактично дав ему возможность освоиться. — Это содержащийся во всех «зельниках» и «лечебниках» непременный перечень: плакун, папоротников цвет, разрыв-трава, тирлич, одолень, адамова голова, орхилин, прикрыш и нечуй ветер.

— Вот это да! — только и мог выдавить из себя Люсин. — Ну-ка, ну-ка! — Он поспешно схватил карточки. Они были сродни тем, что он видел в картотеке Солитова. Невероятно, но на каждой значилось соответствующее классификационное наименование по-латыни. — Бред какой-то! Я был уверен, что все эти «разрывы» да «одолени» существуют только в сказках. Что же касается папоротника, то тут я совершенно уверен: не цветет папоротник.

— Вы правы, — Гротто невольно улыбнулась его ошарашенному виду. — Папоротник действительно не цветет, но насчет сказок вы глубоко заблуждаетесь. Речь идет о совершенно реальных растениях, причем более чем обыкновенных. Зачастую это ничем не примечательные обитатели наших лугов, рек и болот. Возьмем для примера плакун-траву, — она нашла нужную карточку. — Хотите послушать заговорное слово? — и стала читать новым, каким-то грудным волнующим голосом: — «Плакун, плакун! Плакал ты долго и много, а выплакал мало. Не катись твои слезы по чисту полю, не разносись твой вой по синю морю. Будь ты страшен злым бесам, полубесам, старым ведьмам киевским. А не дадут тебе покорища, утопи их в слезах, а убегут от твоего позорища, замкни в ямы преисподние. Будь мое слово при тебе крепко и твердо. Век веком!..»

— Это Гоголь? — спросил Люсин, отозвавшись сердцем на «киевских ведьм». — Из «Страшной мести»?

— Ничего подобного. Ведовской заговор на плакунтраву, извлеченный из «Травника» 1696 года, сочиненного, — Наталья Андриановна прочитала текст, — «из дохтурских наук преосвященным Кир Афанасием, архиепископом Холмогорским и Вожским»… Языческое суеверие, как видите, нашло приют в святых монастырских стенах. Но вернемся к реальной плакун-траве, — она перевернула карточку. — На самом деле это не что иное, как дербенник иволистый. Растет он в сырых местах, по берегам рек и озер, хотя встречается и в ольховых зарослях, и на заливных поймах. Цветет с июня до самой осени. Лекарственными достоинствами не обладает. Из-за высокого содержания дубильных веществ скотом не поедается. Название рода дербенниковых «лутрум» восходит к греческому «лудрон», что значит кровь. Растение действительно отличается темно-красным оттенком цветков.

вернуться

59

Гермес Трисмегист (Триждывеличайший, согласно легенде, V—IV вв. до н. э.) — крупнейший представитель александрийской алхимии (аурификации). Пользовался огромным авторитетом у средневековых алхимиков. Основное произведение — «Изумрудная скрижаль».