— Да, а в чем дело?
— Тогда, может статься, что мне посчастливилось знавать вашу далекую прабабушку. Такое имя, как Лита Гротто, ничего вам не говорит?
— Нет, — не сразу ответила Наташа. — Впервые слышу.
— Очень жаль, Наталья Андриановна, потому что я пережил несколько незабываемых часов, прослеживая запутанные перипетии ее судьбы, подкупающе романтической и злосчастной.
— Вы меня интригуете, Гордей Леонович.
Они не заметили, как миновали площадь Маяковского и, свернув за угол, пошли по Горького к Белорусской. Ощущение времени и пространства растворилось в наполнявшем обоих благодарном чувстве единомыслия. Безотчетно хотелось продлить его до нового перекрестка, где в таинственном безлюдье Брестских улиц перемигивались совиные глаза светофоров.
— Я работал тогда в архивах города Кельна, — понизив голос, начал рассказывать Баринович, словно прислушиваясь к шепотам ветра в усталой за лето листве. — Меня интересовала история одного алхимика, сваренного живьем по приговору магистрата. Судя по некоторым указаниям, он имел определенное отношение к тому самому алхимику, чью лабораторию в поисках эликсира долголетия посетил Фауст.
— Ничего себе, — одобрила Наташа. — Завлекательное начало.
— Тем более что прямого касательства к вашей прабабушке она не имеет, — засмеялся Баринович. — Упоминание о Лите Гротто я обнаружил совершенно случайно, когда разбирал счета, предъявленные к оплате регенсбургским палачом. Бедная женщина была сожжена по обвинению в злокозненном чародействе в 1589 году. Ее казнь обошлась магистрату в три талера и два гроша. Не знаю почему, но меня это вдруг взволновало, и я принялся за розыски. Какие тени прошли предо мною, Наталья Андриановна! Прекрасная, беззаветно любящая женщина, проданная бездушным мужем своему влиятельному сеньору, изувер-инквизитор, утонченное коварство, чудовищный, наглый обман… Может быть это и хорошо, что вы ничего не знаете об этой несчастной. Что мы вообще знаем о себе, дети двадцатого века? Не дальше трех-четырех поколений. А ведь прошлое никогда не умирает совсем. Как чахлая тень, оно влачится по нашим стопам, мучая несовершенную память, увлекая на кем-то пройденные когда-то круги. Или встает на перепутье, как болотный туман, колышась и застилая глаза…
— Из дальних предков я знаю только капитана Андреа Гротто, — Наташа невольно вздрогнула. — Он, как тогда говорилось, «вышел» из Ливонии и поступил на царскую службу. Это было незадолго до кончины Петра Алексеевича.
— Андреа… А вы Андриановна?
— Натальи и Андреаны у нас в роду. От бабки мне осталась венчальная икона с этими именами… Неопалимая купина. Да еще резной камень с гностическим символом, который я потом подарила шефу.
— И нет. документов, писем?
— Никаких! — Она мечтательно улыбнулась. — Если что было, то сгинуло после развода… Мы разошлись с мужем, прожив вместе много лет. Я ни о чем не жалею, у меня есть сын Тёма, почти совсем взрослый, и мы очень счастливы с ним вдвоем.
— А у меня целых три! И в этом мое спасение. Иначе бы я влюбился в вас до смерти и стал бы несчастнейшим из смертных.
— Это еще почему?
— Да хотя бы потому, что матушка не нарекла меня Андреаном.
— Значит, так тому и быть, — Наташа решительно повернула к метро. — Но прежде чем распрощаться, я бы хотела узнать…
— О Лите Гротто?
— Нет, на сей раз не угадали, Гордей Леонович. Меня беспокоит другое. Расскажите как можно подробнее о том вашем разговоре по поводу травника, — она выжидательно остановилась под навесом Белорусской-кольцевой.
— Думаете, это что-нибудь даст? — Баринович прислонился плечом к колонне. — Впрочем, кто знает?.. Короче говоря, позвонил мне один книжный жучок на прошлой неделе. Человек он тертый и в своем бизнесе асе. Не только знает наперечет все мало-мальски ценные издания, но и помнит, у кого что хранится. Словом, ведет свой учет частным библиотекам. Не успеет кто-нибудь из коллекционеров отдать душу, как он мгновенно узнает об этом по какому-то тайному телеграфу. Будь то в Ленинграде или во Львове, где уцелело несколько очень старых библиотек. Форменный стервятник. Раньше он частенько снабжал меня всякими редкостями. Теперь же, к сожалению, мне такая роскошь не по карману. Во-первых, обременен семейством, во-вторых, цены возросли настолько, что и не подступишься.
— И все-таки он обратился к вам с предложением?
— Очевидно, по старой памяти. Да и книжка уж больно занятная. Притом с личной печатью Макропулоса, лейб-медика Рудольфа Второго [62], императора Священной Римской империи, австрийского эрцгерцога и чешского короля. Аккурат по моей части. Откровенно говоря, у меня слюнки потекли. Но я сразу сказал, что не потяну, и посоветовал обратиться к Георгию Мартыновичу. Как-никак, такие книги попадаются не часто. Один раз в сто лет, можно сказать.
— И что он ответил?
— Сказал, что уже звонил Георгию Мартыновичу и обо всем с ним договорился, но тот, видимо, передумал.
— Так-так…
— Каюсь, но тогда я не придал этому особого значения. Лишь пожалел мимоходом, что книга уйдет в совершенно чужие руки. Только теперь, когда узнал о случившемся…
— Понятно, — опережая мысль собеседника, выводила свои заключения Наталья Андриановна. — Сколько он спросил за книгу?
— Две, но намекнул, что можно договориться. Только о чем договариваться, когда мне. и тысячи не наскрести?
— Так, Гордей Леонович, более-менее ясно. Поймите меня правильно, но вам придется еще раз рассказать все это в милиции. Я дам сейчас телефон. Это совершенно необходимо. Обещайте мне, что позвоните, не откладывая.
62
Рудольф II (1552—1612) — император Священной Римской империи с 1576 г., австрийский эрцгерцог (в его руках находились Верхняя и Нижняя Австрия, чешский и венгерский престол). Воспитывался при испанском дворе иезуитами. Проводил политику жестокой католической реакции, вызвавшую активное сопротивление. В ходе междоусобной борьбы с братом Матвеем и под давлением местного дворянства вынужден был уступить в 1608 г. Верхнюю и Нижнюю Австрию, Венгрию и Моравию Матвею, а в 1611 г. отречься в его пользу и от чешского престола.