Березовский раскрыл взятый наугад пергаментный манускрипт, оказавшийся своего рода астрономическим сводом. Раскрашенные чертежи зодиака с причудливыми фигурами чередовались длинными рядами таблиц. Характерных для астрологии квадратов, разделенных на планетные «дома», не было и в помине.
— Наверняка тут есть книги, которых не касалась рука исследователя! — Юрий Анатольевич принялся азартно перебирать тома. — Например, эта? — он выхватил весьма громоздкую «Книгу духов» с магическими чертежами и формулами, написанными тайным колдовским шрифтом. — Неужели в святых стенах католического монастыря скрывались черная магия и самое махровое дьяволопоклонство?
— Хотите полистать? — Коваржикова выдвинула скрытый в деревянных панелях пюпитр.
— Обязательно! — кивнул Березовский, не отрывая глаз от мохнатых химер с перепончатыми нетопыриными крыльями, клювами колпиц и хвостами морских гадов. Фантазия анонимного заклинателя демонов поражала не столько своей необузданностью — ему было далеко до Босха [119], — сколько наивностью. Престолы, власти и прочие чины сатанинского воинства выглядели довольно комично. — Безумно интересно! У вас в каталоге имеются карточки на все эти книги?
— Разумеется. Книжный фонд монастыря Тепла включен в единую систему чехословацких библиотек.
— Мне нельзя поселиться где-нибудь поблизости? — Березовский умоляюще взглянул на Гаека, напрочь позабыв об основной цели своего визита. — Ведь только для того, чтобы просто перелистать эти груды, понадобится не меньше недели!
— Что-нибудь придумаем, — скрывая улыбку, пообещал Гаек, переглянувшись с капитаном Соучеком.
— Можно я уже сегодня что-нибудь возьму? — не в силах расстаться с рукописью, спросил Березовский.
— Пройдемте в читальный зал, — напомнила Коваржикова. — Там есть полная картотека. Пока вы будете выбирать, я заполню на вас читательский формуляр.
— Формуляр? — завороженный близостью непомерных сокровищ, бедный историк несколько ошалело взглянул на смотрительницу. — Ах да, пани Коваржикова, конечно! — вспомнил он, пробуждаясь от временного умопомрачения. — Вы ведь на каждого читателя должны завести формуляр! Так?
— То так, — она в свою очередь удивленно захлопала глазами. — Разве в Советском Союзе другой порядок?
— Нет-нет, тот же самый! — прижимая к груди увесистый фолиант, страдальчески поморщился Березовский. — Я совсем о другом, пани Коваржикова. У меня очень важный вопрос. Собственно, ради этого я и приехал, но тут у вас такие соблазны, что, извините, совсем из головы вылетело… Дело в том, что я бы хотел ознакомиться с книгами, которые в прошлом году…
— Соудруг интересуется одним читателем, — перевел недоумевающей пани Коваржиковой капитан Соучек.
— Совершенно верно, — Березовский поспешно достал из бумажника фотографии. — Солитов Георгий Мартынович…
— Пан профессор? — сразу узнала Коваржикова и, видимо заподозрив что-то не слишком приятное, вопрошающе посмотрела на капитана милиции. — Неужели такой солидный и воспитанный…
— Что вы, что вы! — замахал руками Березовский. — С ним случилось большое несчастье.
— Как жалко! — сочувственно отозвалась сердобольная смотрительница. — Мы все его так полюбили.
— Очень, очень жалко, — подтвердил Юрий Анатольевич. — Профессор был исключительно одаренным исследователем. Именно поэтому меня просили просмотреть материалы, с которыми он работал здесь у вас. Это совершенно необходимо для того, чтобы с максимальной полнотой освоить его богатое творческое наследие… У вас сохраняются формуляры временных читателей, пани Коваржикова?
— Все мы временные на этой земле, пан списовател, — философски заметила она, возвращая фотографию. — И почему судьба так несправедлива? Какой образованный, какой обходительный человек! Настоящий, с прежних еще времен, интеллигент. А как трудился! Не успеет солнышко взойти, а он уже тут как тут. Поставит на стол термос с горячим чаем, положит свои бутерброды на подоконник — и за книги. Прямо в пальто, только шапку снимет из черного каракуля. У нас уже теперь холодно, а зимой — не приведи господь. А он ничего, знай себе работает дотемна. Иной раз я даже запирала его, когда отлучиться требовалось. Вернусь, бывало, под вечер, а он сидит, бедненький, над пюпитром скорчился, пишет. Как только терпели подобного пациента в Карловых Варах? Режим не соблюдает, водичку не пьет, о процедурах и говорить не приходится. А ведь врачи там строгие насчет дисциплины…
— У вас прекрасная память, — сказал Березовский.
— Еще бы не запомнить. Первый такой на моей памяти и последний. Ведь одно дело командировка, другое — лечение в санатории. Путевка, как-никак, денег стоит… Я уж увещевала его, сколько могла, стыдила даже, а он ни в какую, только смеется: «Не для кого мне себя беречь, пани». Милый, милый человек был, ничего не скажу, — спускаясь по винтовой лесенке в читальню, Коваржикова смахнула слезу.
Пока она разыскивала формуляр Солитова, Юрий Анатольевич изучал картотеку, то и дело выдвигая легкие и удобные металлические ящички. Обнаружив немало любопытного, он тем не менее первым делом заполнил требование на «Книгу духов», с которой так и не смог расстаться. Расшифровать ее не было никакой возможности, но неторопливо, со вкусом полистать хотелось безмерно.
Перечень проработанных Оолитовым рукописей л инкунабул, наверняка превосходивший своей толщиной курортную книжку, поразил Юрия Анатольевича в самое сердце. Любую из отмеченных здесь книг он готов был переписать на свой формуляр. Для этого даже не требовалось прибегать к картотеке, потому что все необходимые шифры значились в особой графе.
119
Босх (Бос ван Акен), Хиеронимус (ок. 1460—1516) — нидерландский живописец. Причудливо соединял средневековые фантастические и символические образы с фольклорными чертами и реалистическими наблюдениями жизненных явлений. Наиболее известные произведения — «Искушение святого Антония», триптихи «Воз сена» и «Сад наслаждений».