«Завтра — воскресенье. Приду с утра!»
Рано прибежала она к Смольному и сразу принялась рисовать фигуру Ленина.
— Ты что тут делаешь?
С испугу даже карандаш вывалился из Валиных рук. Узнав солдата, что приходил за отцом, она обрадовалась и сейчас же объяснила ему:
— Помните, вы мне рассказывали о Ленине и крохотной девочке?.. Я хочу это нарисовать.
— Ишь ты, что задумала!
В голосе солдата звучало одобрение. Он нагнулся над рисунком:
— Смольный у тебя — как настоящий. А вот девчонка на куклу похожа. И холодно тогда было. Ты ей пальто надень и шапочку. Батюшки, а почему же у тебя Ленин такой высоченный и стоит навытяжку, как солдат?
— Владимир Ильич у меня никак не выходит! Уж я бьюсь, бьюсь… — Голос у Вали задрожал, на глазах заблестели слёзы.
— Да ты не реви! Вот лучше погляди-ка. У тебя так ловко ступени нарисованы, потому что ты видишь их. А если я встану, как Ленин стоял, ты сразу поймёшь!..
Солдат взбежал на несколько ступенек и нагнулся, как бы подавая мяч ребёнку.
— Поняла, поняла! — закричала Валя… — Пожалуйста, постойте так! Я сейчас, сейчас нарисую…
— Смотри, пальто у Ильича короче моей шинели! — крикнул солдат.
Валя привыкла рисовать с натуры и легко справилась с рисунком.
— Здорово теперь вышло! — одобрил солдат. — Только прибавь Ильичу немного в плечах да вместо моих сапог сделай брюки. А вот скажи-ка мне, почему у тебя народ идёт вверх по лестнице, а обратно никто не выходит?
— Я лиц рисовать не умею! — призналась Валя.
— Вот оно что! Понятно…
Вечером Алексей Алексеевич сказал девочке:
— Осталось мало дней до конкурса, малярка, а у тебя только две акварели. Где же последняя?
— Дядя Алёша, кажется, — я нашла, и думаю, что успею.
Не отрываясь девочка просидела над акварелью несколько дней. Закончив, отодвинула от себя фанеру с наколотым на неё листом и даже глаза закрыла, — так страшно стало взглянуть на свою работу.
«Если скверно, — значит, всё пропало и нельзя завтра идти на конкурс!»
Валя медленно открыла глаза, — акварель показалась ей белёсой, плохой. Полная отчаяния, девочка перенесла фанеру к окну и радостно засмеялась: «Вышло! Вышло!»
Потом опять начались сомнения…
Вечером заглянул Кончиков.
— Ну как? Готово? — спросил он. — Показывай!
Глава четвёртая
Валя пришла на конкурс в тёмном платьице, сшитом из отцовской гимнастёрки. В канцелярии у неё приняли три акварели, бережно завёрнутые в бумагу, и велели прийти за ответом на другой день.
Плохо спала девочка в эту ночь. Ей всё казалось, что скверно она написала, что надо было выбрать другие темы. Вскочила с постели рано. Ещё целых шесть часов надо было ждать ответа! Чтоб как-нибудь скоротать время, она побежала к старому живописцу.
У Алексея Алексеевича было много работы. Он писал теперь не вывески, а лозунги и плакаты. Кроме того, ему часто поручали украшать рабочие клубы. Валя любила помогать ему, и старик всегда считался с её советами.
Сейчас он сделал вид, что не замечает волнения девочки, и стал показывать ей проект нового клуба.
— Я вот так думаю эту стену украсить. А ты что скажешь?..
Пока друзья обсуждали оформление клуба, незаметно прошло время.
— Пора! — сказал Алексей Алексеевич. — Пойдём, я провожу тебя.
Председателем жюри был очень требовательный профессор Академии художеств. В этот день ему пришлось пересмотреть много работ. Он утомился и равнодушно оглядывал стены, завешанные рисунками младших, их акварелями и небольшими картинами, написанными маслом. Валины акварели были повешены в темноватом углу.
Профессор уже прошёл в следующую комнату и вдруг вернулся. Букет васильков, сделанный Валей, не заинтересовал его. Художника заставила остановиться акварель, изображающая развалины тюрьмы. Его опытный глаз разглядывал торчащие трубы, обрушившуюся стену, окно, на котором уцелела часть решётки, с красным лоскутком, привязанным к ней. Под стенами, на земле валялись ржавые, на несколько частей разорванные цепи. Синее, ясное небо сияло над развалинами. Кругом — никого…
— Кто это писал? — обратился художник к членам жюри. Те молчали. Они не обратили внимания на эту маленькую акварель.
— Нет, вы посмотрите, как просто и как выразительно передан ужас тюрьмы и то, что никогда больше она не встанет из развалин… А вот Смольный! Посмотрите, как это великолепно написано! Кто это сделал? — обратился он к секретарю.
— Это работы Вали Столбовой. Она ждёт в приёмной решения жюри.
Профессор попросил вызвать Столбову. Сам он придвинул стул ближе, ещё раз внимательно поглядел на акварели и громко воскликнул:
— Нет, темы-то, темы какие она берёт! Посмотрите!
Остальные члены жюри тоже стали разглядывать рисунки Вали.
— Талантливо сделано! — опять сказал профессор. — Вы согласны, товарищи?
Все закивали головами:
— В работе много достоинств! — подтвердили художники.
Когда в дверях огромной комнаты показалась маленькая фигурка, все невольно повернулись к ней.
— Подойди ко мне, девочка! — ласково сказал профессор. — Это твои работы?
— Мои, — ответила Валя и подняла на него свои большие, ясные глаза.
— Почему ты выбрала такие темы?
Девочка смущённо молчала. Она не знала, как рассказать правду этим незнакомым людям.
Профессор взял её за руку:
— Расскажи, не смущайся! Здесь все художники.
И девочка правдиво и просто заговорила об отце, о злобном тюремщике, скомкавшем её первый рисунок острога, и о том, что теперь отец на свободе и рабочие уничтожили тюрьму.
Огоньки загорелись в глазах художника. Он спросил:
— А почему ты повесила красный платок на этом разбитом окне?
— В этой камере сидел папа, а он революционер.
— Так!.. А Смольный почему ты нарисовала? Понимаю, туда идёт разный народ. А кто это с правой стороны?
— Это Ленин. Он увидел плачущую девочку. Догнал мячик и принёс ей…
И Валя передала рассказ солдата.
— Всё понятно, — сказал профессор и подумал: «Ясно, что это её тема и писала она сама!» — Валя, кто учил тебя рисовать?
— Дядя Алёша. Он пишет вывески. Он приносил мне книги и сам много рассказывал о великих художниках.
— Увидишь его, девочка, передай от меня большой привет… А ты очень хочешь учиться живописи?
— Очень, очень хочу! Если б только приняли, я так, так стала бы стараться!
Старый художник опять ласково посмотрел на неё и, повернувшись к членам жюри, сказал:
— Запишем Валентину Столбову ученицей в мой класс.
Услышав эти слова, Валя онемела. Профессор и другие художники прошли дальше, а девочка всё стояла в огромном пустом зале, глядя на свои акварели. И вдруг словно опомнилась и помчалась в приёмную, где одиноко сидел в уголке Алексей Алексеевич.
— Дядя Алёша! Дядя Алёша! Меня приняли! Так сам профессор сказал!..
Старый живописец крепко обнял девочку:
— Вот видишь, малярка, — при советской власти никакие маркизы не нужны!..
