Как скучно всё выглядит без солнца! А там, на пустыре, еще светло.
Девочке очень хотелось побегать по траве, попрыгать в мягкий песок.
Папа всё разговаривает и не выходит сюда!
Валя заглянула домой. Отец взволнованно ходил по комнате и говорил:
— Пойми, Дуня, надо бороться за своё счастье. Покорность — она к добру не приводит. Твоего отца на заводе искалечили и даже пособия ему не назначили. Твоя мать умерла с голоду. Неужели ты такую же судьбу готовишь нашей Baлюшке? Нет, Дуня, мы так жить не хотим. Мы добьёмся своего. Пусть меня, как одного из зачинщиков, выбросят, посадят в тюрьму. Зато дети наши будут жить хорошо. — И, заметив Валю, Димитрий подошёл к ней.
— Пошли гулять.
Девочка обрадовалась. Она прыгала около него, кричала:
— Посмотри, папа, как светло там, в поле! А на нашей крыше тоже солнышко!
Димитрий оглянулся на свою хибарку. Она походила на сарай или хлев. Столбовы за ничтожную плату взяли её в аренду. Димитрию нравилось, что домик стоит на пригорке, вдали от жилья. Кругом — широко, и всякого, кто подходит, видно… И до Мотовилихи близко, но дым от заводских труб сюда не долетает.
Они спустились с пригорка. Отец сел на камень, словно поджидая кого-то. Вскоре рабочий, в синей рубахе, подошёл к нему.
— Пойди, дочка, пособирай цветы! — сказал Столбов и тихо заговорил с ним. Когда чужой человек отошёл, отец позвал Валю домой. И как быстро они пошли, почти побежали!
— Почему ты так запыхался? — спросила мать.
— Мне надо на собрание, — торопливо бросил Димитрий. Дуне хотелось расспросить мужа, но он, взяв кепку, уже бежал к воротам.
— Ты бы дочь пожалел! — крикнула она с досадой.
Димитрий обернулся к ней и очень серьёзно сказал:
— Жалею, Дуня, потому и борюсь за счастье таких, как она.
Глава третья
Столбов закоулками добрался до знакомых ворот. Домик стоял в саду. Одним боком он врос в землю; крыша у него была вся в заплатах, двери перекосились. От густо разросшихся деревьев кругом было темновато.
Димитрий не первый раз приходил сюда на собрания. На его условный стук открыли дверь.
В небольшой комнате сидели и стояли человек десять. Столбов знал всех, кроме одного. Незнакомый ему человек, с русой бородой и тёмными густыми бровями, что-то горячо говорил, опершись на стол. Он мельком взглянул на вошедшего, продолжая свою речь.
— Это приезжий оратор из города. Дельно говорит! — шепнул Димитрию сосед.
— …Вы слышали, товарищи, о расстреле митинга путиловских рабочих в Петербурге? Трёхсоттысячной забастовкой ответил питерский пролетариат на этот расстрел. Один за другим присоединяются к забастовке другие города. Ваш город — промышленный, рабочих здесь много. Неужели вы не поддержите питерских рабочих?
— Конечно, поддержим! — первым отозвался Столбов.
Опершись о подоконник, он внимательно слушал оратора и не заметил, как хрустнула сухая ветка за окном. Но тень, упавшая на пол, привлекла его внимание. Чуть-чуть повернувшись, он стал вглядываться в кусты, потом крикнул: «Полиция!» — выпрыгнул в окно и бросился на кого-то. Но дом был уже окружён городовыми.
Валя крепко спала, раскинув ручонки. Ей снился залитый солнцем луг, где так много всяких цветов. Она нарвала большущий букет.
— Это тебе, папа!
Девочка улыбнулась во сне. Ей было так хорошо! Но вдруг она вскрикнула от боли и с испугом открыла глаза. Она оказалась на голом холодном полу. Какой-то чужой человек с недобрым лицом и длинными рыжими усами ощупал со всех сторон её тюфячок и отшвырнул его в сторону. В комнате было несколько городовых. Они переворачивали всё вверх дном.
Мать хотела взять девочку на руки, но, обессиленная, сама опустилась на пол.
— Что расселась! — грубо крикнул начальник, писавший что-то за столом. Он сапожищем ткнул Дуню и велел ей расписаться.
Когда все ушли, мать уложила всхлипывающую Валю и долго сидела около неё.
Димитрий не вернулся. Не пришёл он и на следующий день. А ночью кто-то тихонько постучался в хибарку Столбовых. Мать с тревогой и надеждой подбежала к двери. На пороге стояла женщина, закутанная в платок. Не заходя в избу, она тихо сказала:
— Снеси завтра Димитрию что-нибудь в острог.
— В тюрьме он! — ахнула Дуня.
— Моего тоже забрали, — сказала женщина и скрылась.
Надеяться на скорое возвращение мужа Дуне не приходилось. Она опять с большим трудом нашла себе работу. Валя снова целые дни оставалась одна-одинёшенька. Девочка старательно поливала огород. Она не могла поднять тяжёлое ведро и носила воду маленькой лейкой. И сколько же раз ей приходилось проделывать путь от бочки, куда мать наливала воду, до грядок! Сначала она бегала с лейкой, но скоро от усталости едва-едва передвигала ноги. Бросить не хотела: надо было помочь матери.