– Я не чертяка, – обиделся зеленорылый. – Я злыдень. У нас, злыдней, с чертями ничего общего. Это только вы, люди, нас путаете.
– А по мне, так хрен редьки не слаще. Ну, отвечай, когда спрашивают, – Палей красноречиво поводил перед злыдневой мордочкой березовым поленом. – Признавайся, друг ситный, что ты у меня натворил.
– Ничего… – пробормотал злыдень, вновь принявшись дергать зажатый хвостик.
– Ой, темнишь! Думаю, без вашего брата здесь не обошлось. Бьюсь как рыба об лед, а толку чуть, впору в петлю лезть. Но теперь мне понятно, кто надо мной злые шутки шутит.
– Ты, дядечка, на нас не клепли. Мы хоть твари и зловредные, но таких шуток не шутим. По миру пустить можем, а чтобы смертоубийство – этого нет. По тебе, дядечка, смертное Лихо прошлось. Народец мы мелкий, Лиха сами боимся и такие места, как твой дом, за версту обходим.
– То-то я вижу, как ты мой дом стороной обошел…
– Так я ж не сам, – признался зеленый, с тоской глядя на зажатый хвост. – Меня мои же товарищи сюда притащили и хвост защемили в твоем капкане. Сам бы я ни в жисть в такую дурнотную ловушку не попался.
– За что ж тебя этак?
– Казнить хотят. Чтобы ты меня поленом зашиб, или фелшару снес для вивисекций, или попу отдал. Мне теперь, как ни повернись, все одно конец приходит.
– А хвост оборвать не пробовал? – поинтересовался Палей.
– Ты что?! – злыденек извернулся, прикрывая собственным телом пленный хвостик. – Злыдень без хвоста ничего не может. Меня первая же кошка съест!
– Сурово они с тобой… Что ж ты такого натворил, что свои же злыдни тебя казнить вздумали?
– То и беда, что ничего не натворил. Другие злыдни людям пакости устраивают, а у меня не лежит к этому душа, и все тут.
– Ишь ты какой! С виду бес, а в душе, выходит, хрустальный херувимчик?
– А ты, дядечка, не смейся. Видишь же, хвостик мне прикусило. У меня без хвоста даже соврать ничего не получается. И сбежать не могу, пружина вон какая тугущая… – Зеленый вновь попытался отжать железную скобу, но силенок не хватило, и злыдень чуть не плача опустился на деревянную подставку крысобойки.
– Да, парень, не повезло тебе, – посочувствовал Палей. – Может, ты, конечно, и врешь, ну да ладно, дураком родился, дураком помру. Ну-кася, пусти… Да не кусайся ты!..
– Хвост не тронь!
– Вот дурья башка! Как же я тебя, хвоста не трогая, выпущу? – Палей отжал пружину, которая и для человечьих рук была туговата, и злыдень освободил свой драгоценный хвостишко. – Ну беги, болезный. Да смотри больше хвоста не защемляй.
– Дядечка, ты меня взаправду отпускаешь?
– Понарошку такого не делают. Сам же говорил: Лихо смертное по мне прошлось. И по тебе навроде того. Что же я тебя за это в могилу сводить стану? Я не душегуб, хотя у тебя, наверное, и души нет.
– Есть душа, есть! Только маленькая и зеленая, – возразил злыденек. – А так я все понимать умею. Ты скажи, что у тебя приключилось? Смертью в доме пахнет, это я чую, а больше ничего не разберу.
– Жена у меня померла, – тихо сказал Палей. – А теперь вот сынишка чахнет. Два года ему, а он из люльки не встает. Ему бы молочка поесть, а я его жеванкой кормлю. Весь изнищал, а заработать негде, какие заработки с младенцем на руках? И оставить Ванятку не с кем.
– Я бы с ним посидел, – задумчиво произнес злыдень, – только дитя такому, как я, доверять нельзя. Я его всякому дурну научу, вырастет мальчишка злыдень злыднем. А молочка я тебе добуду…
Злыденек скрылся из глаз и в ту же минуту объявился в дальнем углу. За собой он тащил обливную миску, полную молока.
– Во, смотри, сливок-то поверху сколько! Токо тут одна закавыка имеется… – Злыдень замялся на мгновение, а потом, глядя в глаза Палею, продолжил: – Ты сам знаешь: я вредная нечисть. Я бы и хотел по-хорошему, а выходит – с издевкою. Чтобы совсем хорошо, без изъяна, – я не умею. Вот и это молоко, оно не совсем хорошее. Его барыня с вечера в собачью миску налила, любимой левретке Жоржеточке. А та, дура обкормленная, молока лакать не хочет. Я его у Жоржетки из-под носа уволок. Будете такое есть?
– Гадости никакой в молоко не налито? – спросил Палей.
– Нет, чистое молоко, только нанюханное. И миска собачья. А так с вечера парным было.
– Ну и давай его сюда. Все равно наша жизнь хуже собачьей. А река не погана, что собака налакала.
Палей перелил молоко в домашнюю миску, достал горшочек, где был замочен овес, задумался, делать ли жеванку, а потом развести молоком – или попробовать, покуда овес не закис, сварить кашку.
– Ты бы кисель затворил, – посоветовал злыдень. – Кисель с молоком – так хорошо! Молочные реки, кисельные берега.
– Киселя ждать долго, – пояснил Палей, – а Ванятку сейчас кормить надо. Я лучше кашку… А ты покуда собачью посудину назад снеси. Зачем зря Жоржетку бездолить?