Только еврей посмотрел — плюнул:
— Нет, — говорит, — не надо.
А Сосатель уже возбудился: очень в город хочется. Он к Телке.
— Давай дом продадим как бы твой, а сами в город махнем — там хорошо.
Телка подумала: « правда, чего не махнуть? Там кафе, рестораны. В случае чего стриптиз буду делать, а Сосателя по боку».
— Только как же, — спросила, — мы за мой продадим? Еврей же знает.
— А мы, — Сосатель отвечает, — перекрасим как , и шито-крыто.
Хоть и ленивый был Сосатель, а на покраску хватило. Покрасил, зовет еврея. Еврей пришел, посмотрел, ухмыляется:
— Твой дом?
— Да нет, — тот говорит, — Телкин.
— Точно не твой?
— Да ты что, не помнишь? Мой желтый был, а этот, наоборот, зеленый.
Еврей только посмеивается.
— Ладно, — говорит. — Сколько?
— давай, — говорит еврей, — беру.
Он потом все равно разломал дом, другой поставил — просто к тому времени надумал сотки купить. А у Телки в городе не получилось, пришлось домой вернуться.
БЕРМУДСКАЯ БАНЯ
В городе Жмых была баня вроде Бермудской, такая баня, что все исчезали: облако. Как в это облако зайдут — так с концами. Только голые ноги внизу топчутся, и те босиком. А человек — будто его и не бывало. Многие туда заходили, а возвращались не в себе, а некоторые и вообще не возвращались: эти уже потом объявлялись в Шведках сильно побитые. Так и называли: «Бермудская баня».
Боря Бычков как разведчик лучше всех исчезал, но ему одному скучно было — стал исчезать с Пингвином. Он, Бычков, был дважды контуженный, но героем так и не стал — ножом наградили. Его потом господин Шуазель за большие деньги откупил, но с тех пор Боря так и ходил контуженный. Все ходил и ходил, и все . Идет от забора к забору и матерится.
— Если б не господин, — говорит, — Шуазель… — а дальше уже только .
ОРИ ВЕДЕР ЧИРОМА
Усладиному Федору хоть и все равно было, а все-таки пришло в голову убедиться.
«Дай, — думает Федор, — проверю, что и как». Подумал, что если его двое, то и берез в два раза больше должно быть. Слева и справа. Еще подумал и решил, что и кладбища может быть два. Или одно, если двойное. Пошел.
Приходит, а там и правда два кладбища: только одно мужское, другое женское — совсем запутался. А берез — вообще сбился считать. Только Федора этим не испугаешь.
— Эх, где наша не пропадала, — говорит.
Пошел с бугра.
— Что, Федор, споем? — говорит. — Знаешь песню?
А Федор говорит:
— Знаю, споем.
И он:
— Ори ведер чирома...
А тот:
— Гудбай ори вуар…
Если б кто снаружи увидел, подумал, что один на два Федора поет, а послушать, так два Федора и есть. идет Ванька по деревне, вся рубаха в петухах.
ЛЮБОВНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК
Петлюра, как ему Сметана книжку подарил, все во времянке сидит, пытается эту книжку освоить. С Бодлером-то ему, конечно, все ясно было: про цветы, про падаль тоже — ну там нос зажмет и читает, а с этим совсем другое дело: непонятно. Но он, Петлюра, упорный был, тем более не хотел из времянки выходить, стеснялся.
Потому что вся деревня смотрит и ждет, чем это дело закончится, всем интересно.
Тетка Услада стесняется, а Петлюра и подавно стесняется, как встретятся, оба стесняются, хоть между ними и нет ничего, а Федор вроде и не в этом мире живет.
Все шведки, конечно, понимают, в чем дело, сочувствуют, а Федора тоже жалко.
УТОПИЯ
Напоследок Сметана из района вернулся, говорит, Новожилов говорит, что деревня бесхозная, надо представителя выбирать. Собрались все, выбирают. в сторонке стоит. А тут Хлопуша слова попросил, он, конечно, к еврею.
— Ты еврей, ты хитрый, — говорит. — Если с кем договориться, то лучше тебя не найти.
— Нет, — сказал еврей, — не пойду. Я еврей, а деревня в некотором роде вроде как шведская. Как бы окно в Европу. Почему, скажут, у вас еврей верховодит? К тому же у меня денег много — скажут: мало ему.
Он умный, понимает, что лучше не высовываться.
— Я пойду, — согласился Сосатель. — У меня высшее образование: осушать можно. А денег у меня мало, так что не повредят.