Конец, правда, пришлось переделывать: редакция потребовала более спокойного конца (у меня было так: Тинг обиделся на Дюбуа, переменил название бабочки и т. д.) и пришлось писать ту мазню, что в конце последней страницы.
Как видите, нужно надумать основную сюжетную линию, а затем подобрать материал. Мне это было совсем нетрудно: я знаю, что примерно мне нужно, а главное – знаю, где это искать.
Остается компоновка.
Вот и смотрите: научились вы чему-нибудь?
Вряд ли. Можно написать о том же в десять раз больше, но суть останется той же: поиски «объекта» и возможностей его обыгрывания. Отравленный желтыми ягодами обязательно «бегает». И вот – ряд всяких пейзажных и иных моментов, которые должны отразить «беготню» и вообще настроение отравленного. Говорят, это получилось. Не знаю, как с «настроением», но концы с концами я свел. Для меня это был эксперимент особого порядка: суметь показать бред так, чтобы это выглядело явью, с одной стороны, и чтобы все события, якобы случившиеся, были оправданы и состоянием бредящего, и окружающей его обстановкой. Тинг видит себя в лесу и прочее тех времен, но бегает-то он по современному лесу. Отсюда ряд пейзажных и сюжетных комбинаций: современность, преломленная в прошлое. Так как наши дни и дни питека не столь уж резко разнятся (в тропиках и подавно) по составу фауны и флоры, то сработать все это было не так уж и хитро.
Конечно – зная.
Вот это-то «зная» и есть одно из двух основных условий работы: нужно знать то, о чем пишешь, и нужно уметь рассказать, то есть уметь увидеть описываемое и уметь передать это своими словами, причем не в живой речи, а на бумаге. Для того чтобы иметь и то и другое, нужно время (особенно для приобретения знаний), а для писателя еще и опыт.
Способности – сами собой.
Но некоторые «средние» способности есть почти у каждого, а Пушкины и Алексеи Толстые – великие редкости...
Отступление первое: литературные будни
Осенью 1968 года я работал в поле на севере Сахалина – мысе Марии.
Было приятно думать о возвращении. В Южно-Сахалинском книжном издательстве должна была выйти моя первая книга – стихи, объединенные под оригинальным названием «Звездопад». Я буду дарить книжку девушкам, мечтал я в маршрутах. Романтичные стихи молодого энергичного бородача. Я пошлю книжку своим болгарским друзьям. В книжку вошел цикл стихов о Болгарии – стране, которая многие годы была мне родной, пока неистовые болгарские реформаторы не превратили мавзолей Георгия Димитрова в общественный туалет.
Вернувшись с полевых работ, я отправился в издательство.
Настроение в нем почему-то царило не праздничное. Директор меня не принял, а редактор книжки дал странный совет. Наверное, перепутал порядок ходов, как говорят шахматисты. «Твоя книжка уже готова, – сказал он, странно оглядываясь, будто нас могли подслушать. – Осталось всего лишь подписать ее в свет, но у цензуры появились некоторые вопросы». Он смотрел на меня круглыми испуганными глазами. «Сходи к цензору сам. Это очень умная женщина».
Конечно, редактор сказал это, не подумав, ведь в Советском Союзе цензуры не было. И цензоров как таковых не существовало. Были всего лишь штатные сотрудники Лито, невидимки, общаться с которыми имели право только редакторы, но никак не авторы. Для авторов, как для всех прочих смертных, цензуры и цензоров в Советском Союзе действительно не существовало – так... выдумка антисоветчиков...
Проинструктированный редактором, я нашел нужное здание, поднялся на нужный этаж, вошел в нужный кабинет. Женщина за столом оказалась молодой и симпатичной, в этом редактор не ошибся. Брюнетка с пронзительными глазами. Явно из тех, что любят черное шелковое белье с кружевами.
Я видел это по ее глазам.
Она была влюблена в мои стихи.
«Ах, – радостно сказала она, – я давно ничего такого свежего не читала. Вашу книгу ждут читатели».
Я согласился с нею.
«Есть, правда, мелочи, – пояснила женщина-цензор, распрямляя и без того прямую спину. Пронзительные глаза жгли меня как лазеры. – Вот тут, взгляните. Чепуха, мелочь, дребность, как говорят болгары. Какой-то недостойный случайный стишок о нашем советском князе Святославе. В девятьсот шестьдесят восьмом году (тысячу лет назад) он якобы застиг врасплох болгарские города, сжег Сухиндол, изнасиловал... – голос цензорши сладко дрогнул, – ах, изнасиловал многих болгарок... – Она смотрела на меня с испугом, даже чуть откинулась в кресле. – Ну если и так? Где тому доказательства? В каком госхране находятся документы, доказывающие массовые изнасилования? Не мог наш советский князь вести себя в братской стране подобным образом».
Я не согласился: «Известный советский болгаровед академик Н.С.Державин говорит...»
«Вы можете представить его труды?»
Я кивнул.
Мне было не трудно.
На другой день я доставил в Лито второй том «Истории Болгарии» академика Н.С.Державина. На стр. 13 ясно было сказано: «В конце весны или в начале лета 968 г. Святослав Игоревич во главе 60-тысячной армии спустился в лодках вниз по Дунаю и двинулся по Черному морю в устье Дуная. Болгария была застигнута врасплох, выставленная ею против Святослава 30-тысячная армия была разбита русским князем и заперлась в Доростоле (теперь Силистра)... Центром своих болгарских владений Святослав сделал город Преславец, т. е. Малый Преслав, расположенный на правом болгарском берегу Дуная... Чтобы спастись от непрошеного гостя, болгарское правительство вступило в переговоры с Византией, одновременно предложив печенегам напасть на Русь и тем самым заставить русских с их князем очистить Болгарию. Печенеги на это согласились и осадили Киев. Это заставило Святослава поспешить в Киев, но значительную часть своей армии он оставил в Преславце. Ликвидировав в Киеве угрожавшую ему со стороны печенегов опасность, в следующем же 969 г. Святослав вновь направился в свою болгарскую область». – «Не любо ми есть в Киеви быти, – писал князь Святослав своей больной старушке матери Ольге, – хочю жити в Переяславци на Дунай, яко то есть середа земли моей, яко ту вся блага сходятся: от грек злато, паволоки, вина и овощеве разноличные, из Чех же, из Угрь сребро и комони. Из Руси же скора и воск, мед и челядь».
Ну и все такое прочее.
Отложив книгу, красивая цензорша долго глядела на меня с непонятной грустью.
«Откуда же эта печаль, Диотима?» Я даже встревожился. Жизнь так прекрасна. Дарить девушкам книжку стихов. Даже цензорше нравятся мои стихи. Зачем лишние вопросы? Зачем спрашивать, в каком году издан лежащий на столе том академика Н.С.Державина?
«В одна тысяча девятьсот сорок седьмом».
«А какое, миленький, у нас тысячелетье на дворе?» – цензорша, несомненно, знала русскую поэзию.
«От рождества Христова – второе. А точнее, одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год».
«Вот и ладушки», – подвела итог цензорша. И посмотрела на меня долго и многообещающе: «В девятьсот шестьдесят восьмом году, даже в одна тысяча сорок седьмом наш советский князь Святослав мог делать в братской Болгарии все, что ему заблагорассудится. Но в одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году мы ему ничего такого не позволим».
Набор книги был рассыпан.
Одно время некий умелец на острове Итуруп (Курильские острова) кормил заезжих геологов вкусными домашними колбасками. Звучит совершенно невероятно, но я сам их пробовал. Ходили слухи, что самодеятельный колбасник перекручивал в фарш лис и сивучей, но вкус не совпадал, поскольку все мы на Курилах пробовали все, что плавает и ползает. Несколько позже случайно выяснилось, что штормом выбросило в бухту Доброе Начало неизвестного науке гигантского дохлого зверя, может быть, плезиозавра, дожившего до наших дней в глубинах Курильской впадины, вот его мясо и пошло на домашние колбаски.
Предположил это палеонтолог, работавший в нашем отряде.