– Да-да, поколотил. Я знал заранее, что он сделает это при первой встрече.
– Поколотил! Действительно?
– Отправил его к леди Александрине с двумя фонарями.
– С двумя фонарями! Ах, негодный! А ему не досталось?
– Ни царапинки.
– Что же с ним сделают?
– Ничего. Кросби не захочет быть дураком, чтобы начать дело. Человек, совершив такую подлость, как Кросби, не имеет права рассчитывать на покровительство законов. На него безнаказанно может опуститься чья угодно рука. Он не может показать своего лица, не может защищать себя, отвечать на вопросы относительно своего поступка. Есть преступления, до которых закон касается, но которые так сильно возмущают общественное чувство, что всякий может принять на себя обязанность наказания за них. Его отколотили, опозорили, и этот позор останется с ним на всю жизнь.
– Напиши, пожалуйста, Джонни, что я надеюсь, что он здоров, – сказала леди Джулия. Старая леди не могла открыто поздравить Джонни с победой, но и эти слова были равносильны поздравлению.
Зато граф поздравил его и выразил свое полное одобрение.
«Я полагаю, – писал он Джонни, – что сделал бы то же самое в твои лета и при подобных обстоятельствах. Душевно радуюсь, что пришлось справляться легче, нежели с быком. Я совершенно уверен, что ты не нуждался в посторонней помощи, вступив в бой с мистером Кросби. Что касается оллингтонской особы, то, насколько я понимаю подобные вещи, мне кажется, она простит тебя». (Вопрос еще, действительно ли граф понимал подобные вещи.)
В постскриптуме граф прибавил: «Когда будешь писать ко мне, и надеюсь, что это будет в скором времени, то начинай письмо: „Любезный лорд Де Гест“, – это будет вернее».
Глава XXXVII. Сетования старика
– Подумали ли вы о том, о чем я говорил вам, Белл? – спросил Бернард у своей кузины однажды утром.
– Подумала ли я, Бернард? Зачем же мне думать? Я даже надеялась, что вы сами забыли об этом.
– Нет, – сказал Бернард. – Я не так легкомыслен. Для меня это не то же, что купить лошадь, от которой я бы мог отказаться без всякого сожаления, если бы животное оказалось мне не по карману. Я не говорил вам о моей любви, пока не уверился в самом себе, а раз уверившись, я вовсе не способен измениться.
– А между тем хотите, чтобы я изменила себе.
– Да, я бы хотел. Если ваше сердце еще свободно, то, конечно, оно должно изменить себе, прежде чем вы полюбите кого бы то ни было. Подобной перемены нельзя не ожидать. Но раз полюбив, трудно изменить себе.
– Я еще никого не любила.
– Следовательно, я имею право надеяться. Я ждал дольше, чем следовало бы. Ждал потому, что не мог принудить себя оставить вас в покое, не поговорив еще раз об этом. Мне не хотелось казаться вам докучливым…
– И не казались бы, стоило только поверить моим словам.
– Нет, это не потому, что я не верю вам. Я не мальчик и не какой-нибудь глупец, чтобы льстить себя несбыточной надеждой, что вы влюблены в меня. Я совершенно вам верю. Но все же не позволяю себе думать, что ваше мнение не изменится.
– Не изменится.
– Не знаю, говорили ли вам об этом деле ваш дядя или ваша мать?
– Это ни к чему не приведет, даже если они и говорили.
Действительно, ее мать говорила с ней, но Белл решительно сказала, что подобный разговор ни к чему. Если ее кузен не мог одержать победы с помощью своего собственного искусства, то, зная характер Белл, он мог быть вполне уверен, что никакое искусство других не в состоянии сделать его победителем.
– Нас всех сильно огорчило несчастье, постигшее бедную Лили, – продолжал Бернард.
– И потому, что ее обманул человек, которого она любила, а вы хотите, чтобы я поправила это дело, выйдя замуж за человека, которого… – И Белл остановилась. – Милый Бернард, не принуждайте меня употреблять такие слова, которые могут показаться вам неприятными.
– Что может быть неприятнее тех слов, которые вы уже произнесли! Во всяком случае, Белл, вы должны меня выслушать.
И Бернард рассказал ей, как было бы желательно, относительно всего, что касалось семейства Дейлов, чтобы она превозмогла себя и приняла его предложение. Это было бы полезно для всех родных, говорил Бернард, особенно для Лили, к которой дядя сейчас так благоволит. По словам Бернарда, сквайр до такой степени искренно желал этого брака, что готов был сделать все, что бы от него ни потребовалось, ради достижения желанной цели. А если бы его желание не уважили, он бы получил повод к выражению неудовольствия.
Белл, которую просили выслушать, выслушала все очень терпеливо. Но когда ее кузен закончил, ее ответ был очень короток.