– Н-да! – пробурчал в усы Вуд. – Смышлёный ты мальчик, Артур. Вот только тратишь время на всякую ерунду. Как ты собираешься найти убийц?
– Пойду туда, где они собираются, – улыбнулся Уэлдон, лихо сдвинул картуз набок и набросил поверх полинявшей грязной блузы потрёпанное пальто.
– То есть как…?
– Не зря же я коротал вечера в Докленде! Я собирал материал! И для книги, и для расследования. Дождался, когда местные завсегдатаи ко мне привыкнут, и начал прислушиваться, присматриваться. Есть место, где ирландцы собираются, чтобы поговорить о Родине, чтобы вспомнить. И, возможно, там расположился штаб бунтовщиков. С него и начнём!
– Мы мало походим на рабочих. Хоть убей, а они нам не поверят. И не впустят нас, – разнервничался старик Вуд. Похоже, мрачные улочки Уайтчепела действовали на него удручающе. – Почём ты знаешь, Артур, что ветки рябины обеспечат нам пропуск…?
– Я не знаю, – беспечно улыбался юный Уэлдон. – Я предполагаю.
– То есть ты не уверен? – всплеснул руками Вуд.
– Ах, дядя Фрэнк! Вы прожили долгую жизнь и до сих пор верите, что в чём-то можно быть до конца уверенным?
Полицейские, которых Уэлдон и Вуд взяли с собой, тоже не верили в успех. Им не понравился трюк с переодеванием в рабочих и с рябиной.
– Если ты ошибёшься, больше они с тобой не пойдут, – продолжал ворчать старик.
Ирландцы, а их было не менее двадцати, собрались в тесной комнатушке, беседовали, вспоминали Родину, говорили о земле, о работе, о бедности. Там было много женщин и даже детей. И у каждого гостя к одежде были прикреплены цветы, каждый держал в руке ветку рябины. Но всё же… это не добавило ясности.
Ничего не происходило. Полицейские нервно перешёптывались. У Вуда разболелась нога. И только Артур не терял присутствие духа.
В комнате не было ни возвышения, ни трибуны, но когда один из гостей встал у дальней стены и поднял вверх руки, голоса начали стихать, а потом и вовсе смолкли. Все устремили взгляды на того, кто собрался держать речь. Высокий, широкоплечий, уже не молодой, но с яркими, огненно-рыжими волосами, он, явно, пользовался уважением.
Он говорил долго и в полной тишине.
– Они лишают нас домов, земли, всего, что нам дорого, всего, над чем столетиями трудились наши отцы, деды и прадеды. Они душат нас поборами, морят голодом, не позволяют говорить на родном языке, заставляют бежать прочь, за море. Но им не сломить нас и не одолеть. Если и погибнем, наши места займут другие. Они за всё заплатят. За свободу Родины! До конца!
Люди не кричали, а шептали «За свободу Родины! До конца!»
Полицейские заволновались, прикидывали: потребуется ли подкрепление. Вполне возможно, большинство присутствующих было вооружено.
– Артур… нужно уходить… – Вуд повернулся к юноше и не обнаружил его рядом с собой. Уэлдон растворился в толпе ирландцев.
Он пробирался к дальней стене, где рядом с выступавшим мужчиной стояла Мэрид. Она узнала Артура даже в потрёпанной одежде и картузе, под которым он прятал кудри. Она смертельно побледнела и что-то шепнула на ухо выступавшему, тот нахмурился и медленно кивнул. Девушка взяла Артура за локоть и оттащила в самый дальний угол.
– Вам нельзя здесь оставаться, Мэрид! Это скверная компания. Уходите отсюда! Чтобы они вам ни сказали… Чем бы ни заманивали…
– Я пришла по доброй воле, сэр, – покачала головой Мэрид. – Я для этого сюда приехала. А вы думали, зачем? Чтобы жить в подворотне, голодать, чтобы терпеть клиентов, этих грязных свиней? Нет! Чтобы помогать.