Райян кончил свое пиво, и я кончил свое. «Ну, — говорит он, — коли ты готов, так пойдем, — он посмотрел на часы. — Встречай меня на углу Маркит–стрит через полчаса. Я проеду в машине и захвачу тебя. Выходи первый. Через бар идти не нужно. В конце коридора дверь. Толкни ее и будешь на улице». — «О’кей», — говорю я и беру шляпу. «Еще одна вещь, которую я хочу тебе сказать, — говорит он, когда я пошел к двери. — И запомни это на сейчас и на потом. Коли не хочешь получить нож в спину или пулю в живот, не устраивай никаких фокусов». Он сказал это вроде бы в шутку, но я не дурак, я знал, что это серьезно. «Не бойся, — говорю я. — Когда ко мне относятся по–джентльменски, я тоже веду себя как джентльмен. — А затем так небрежно спрашиваю: — Молодой человек, верно, уже на борту?» — «Нет, он сядет позднее».
Я прошел по коридору и вышел на улицу. Дошел до того места, которое он указал. Шагов двести, не больше. Я подумал, раз он велел ждать полчаса, значит, ему надо повидать кого–то и доложить о нашем разговоре. Мне нет–нет да и приходила мысль: интересно, что сказали бы в полиции, кабы я намекнул, что тут дело нечисто и они не прогадают, коли поедут за нами да поглядят на этот парусник. Но я подумал, что, пожалуй, я‑то на этом прогадаю. Оно, конечно, выполнить свой общественный долг не худо, и я, как и всякий другой, хочу ладить с полицией; да что толку, коли я за все свои труды заработаю нож в живот. Да и четыре сотенных с них не получишь. И хорошо, что я не вздумал оставить Райяна с носом, потому как увидел на другой стороне улицы какого–то типа. который стоял в тенечке, словно не хотел, чтобы его кто–нибудь видел, и похоже было, следил за мной. Я подошел поближе, чтобы посмотреть на него, он отошел подальше, я пошел обратно, он вернулся и стал на прежнее место. Подозрительно. Чертовски подозрительно. Что меня задело? Что Райян нисколько мне не доверял. Уж если ты положился на человека, так полагайся на него до конца, я так считаю. А что дело это темное, меня не смущало, я на своем веку всего нагляделся.
Доктор Сондерс улыбнулся. Он начал понимать капитана Николса. Капитан был из тех людей, для которых повседневная честная жизнь кажется немного однообразной. Ему необходима была приправа из толики обмана, чтобы вывести его из угнетенного состояния, в которое его приводила диспепсия. Когда он мог сплутовать, кровь его текла быстрее по жилам, он лучше себя чувствовал, становился предприимчивее, энергичнее. Бдительность, которую ему тогда приходилось проявлять, чтобы уберечься от беды, отвлекала его мысли от злосчастного пищеварительного процесса. Если доктору Сондерсу и не хватало сочувствия к людям, он с лихвой компенсировал это редкой терпимостью. Он не собирался никого ни хвалить, ни осуждать. Он прекрасно видел разницу между святым и негодяем, но и на того и на другого смотрел равно невозмутимо и беспристрастно.