— Вы бы лучше сперва позавтракали. Вы, верно, изрядно проголодались?
— От чашки чаю не откажусь.
— Знаете что? У меня есть немного яиц. Я придерживал их для япошки, но ему они больше не нужны. Давайте сделаем яичницу с беконом.
Он позвал кока.
— С удовольствием съем яичницу с беконом, — сказал он, потирая руки. — Яйца должны быть еще свежие.
Вскоре кок принес им яичницу прямо с огня, а с ней — чай и галеты.
— Неплохо пахнет, — сказал австралиец. — Чудно, знаете; мне никогда не приедается яичница с беконом. Когда я дома, я ем ее каждый день. Иногда жена делает мне что–нибудь другое ради разнообразия, но для меня ничто не может сравниться с яичницей.
Когда негр отвозил доктора Сондерса обратно на «Фентон», тому пришло в голову, что смерть — еще более чудная вещь, чем пристрастие капитана шхуны к яичнице с беконом. Плоское море мерцало, как вороненая сталь. Его бледные пастельные краски напоминали о будуарах маркиз восемнадцатого века. Доктору казалось очень странным, что люди умирают. Было что–то нелепое в том, что этот ловец жемчуга, наследник бесчисленных поколений, результат сложного процесса эволюции, начавшегося в тот момент, когда образовалась планета, именно здесь и сейчас, вследствие стечения обстоятельств, которые ставят в тупик воображение, нашел свою смерть в этом затерянном, необитаемом уголке земли.
Когда доктор подъехал к люггеру, капитан Николс брился и протянул ему руку, чтобы помочь подняться на борт.
— Ну, какие новости?
— Умер.
— Так я и думал. Что–нибудь сделано насчет похорон?
— Не знаю. Не спрашивал. Вероятно, просто кинут его за борт.
— Как собаку?
— Почему бы и нет?
На лице шкипера отразилось волнение, немало удивившее доктора Сондерса.
— Так дело не пойдет. Да еще на британском судне. Его надо похоронить как положено. Я хочу сказать, отпеть по всем правилам.
— Да ведь он был буддист, синтоист или что–нибудь еще в этом роде.
— Ничего не значит. Я плаваю с малолетства, лет тридцать, а то и больше, и коли человек помер на британском корабле, ему и похороны должны быть британские. Перед смертью все равны, вам ли не знать этого, док; в такой момент мы не можем винить человека за то, что он япошка, или ниггер, или даго, или еще там кто–нибудь. Эй, ребята, спустите шлюпку, да пошевеливайтесь. Я сам поеду на шхуну. Когда я увидел, что вы там застряли, я все понял. Вот почему я брился, когда вы вернулись.
— Что вы намерены делать?
— Поговорить со шкипером этой самой шхуны. Все надо сделать как положено. Устроить япошке проводы по первому разряду. Я поставил это себе за правило на всех судах, где был шкипером. Производит на команду большое впечатление. Знают, на что могут рассчитывать, коли с ними что стрясется.
Шлюпку спустили на воду, и капитан уехал. На корме появился Фред Блейк. Взлохмаченные волосы, неясный румянец, голубые глаза, вся его сияющая весенняя свежесть делали его похожим на юного Вакха с венецианской картины. Доктор, усталый после почти бессонной ночи, почувствовал на мгновение зависть к его вызывающей молодости.
— Как больной, доктор?
— Умер.
— Уж кому везет, так везет, да, док?
Доктор Сондерс внимательно взглянул на него, но ничего не сказал.
Через некоторое время они увидели, что шлюпка возвращается, но без капитана Николса. Матрос по имени Ютан, хорошо изъяснявшийся по–английски, передал, что капитан всех их ждет на шхуне.
— На кой черт? — спросил Блейк.
— Поехали, — сказал доктор.
Двое белых спустились за борт, за ними — оставшиеся на люггере матросы.
— Капитан сказал — все. Китаец тоже.
— Прыгай сюда, А-Кай, — позвал доктор боя, который с безразличным видом пришивал пуговицу к штанам.
А-Кай отложил работу и, дружелюбно улыбаясь, легко ступил в шлюпку. Лодка пошла к шхуне. Когда они взобрались по веревочному трапу, увидели, что капитан Николс и австралиец уже их ждут.
— Капитан Аткинсон согласен со мной, что мы должны исполнить свой долг перед этим бедным япошкой, — сказал Николс, — и раз у него самого нет опыта, попросил меня провести всю церемонию как полагается.
— Верно, — сказал австралиец.
— Я знаю, что не мне это делать. Когда кто отдает концы на море, отпевать его — дело капитана, но на всей шхуне нет молитвенника, а капитан Аткинсон не смыслит в этом ни шиша. Ведь так, капитан?
Австралиец торжественно кивнул.
— Но я думал, что вы — баптист, — заметил доктор.
— Вообще–то да, — сказал Николс. — Но когда доходит до похорон и такого прочего, я всегда брал молитвенник ивсегда буду брать молитвенник. Ну, капитан, когда клиент будет готов, мы соберем всех на палубе и приступим.