— Я прихожу сюда почти каждый вечер любоваться закатом, — сказал Эрик. — Для меня только здесь настоящий Восток. Не сказочный Восток, не Восток украшенных изваяниями дворцов и храмов, не Восток полководцев с сонмами воинов, но Восток начала мира, Восток садов Эдема, когда немногочисленные люди были просты, кротки и невежественны и вся земля ждала, как покинутый сад, возвращения своего владельца.
У этого неуклюжего, некрасивого юноши была лирическая манера говорить, которая могла бы привести собеседника в замешательство, если бы не ощущалось, что она столь же естественна для него, как разговор о жемчужницах, копре и трепангах. Его высокопарный тон был, конечно, нелеп, но если, слушая его, вы и улыбались невольно, то лишь доброй улыбкой. Эрик выглядел на редкость бесхитростным. Панорама перед ними была так прекрасна, место, где они находились, — этот суровый, разрушенный португальский форт, — так романтично, что возвышенный стиль речи казался здесь вполне уместным. Эрик погладил большой тяжелой ладонью одну из огромных каменных глыб.
— Чего только не видели эти камни! У них есть крупное преимущество перед островами, Фред, их секрет никому не дано раскрыть. Можно только строить догадки. Здесь никто ничего не знает. Следующий раз, когда я поеду в Европу, наведаюсь в Лиссабон, попробую расспросить тех, кто тут жил.
Конечно, место это было романтично, но все казалось настолько туманным, что в своем неведении вы могли лишь представлять себе картины, расплывчатые, как плохо проявленные снимки. На этих башнях стояли старые португальские капитаны, отыскивая взглядом корабль, который вез долгожданные вести с родины, или с тревогой глядя на голландские суда, пришедшие, чтобы на них напасть. Вы видели мысленным взором этих храбрых смуглых людей в кольчугах и шлемах, избравших столь богатую приключениями жизнь, но это были лишь тени, и только ваша фантазия вызывала их из небытия. Время еще не сровняло с землей руины часовенки, где некогда происходило таинство пресуществления и откуда во время осады выходил облаченный в ризу капеллан, чтобы соборовать солдат, которые умирали на крепостных бастионах. Вам смутно рисовались их жестокость, безупречная храбрость и самопожертвование, перед которыми, трепеща, отступало воображение.
— А вы не скучаете по дому? — спросил, помолчав, Фред.
— Нет. Я часто думаю о небольшой деревушке, где я родился и вырос, о зеленых лугах, где пасутся черно–белые коровы, и о Копенгагене. Дома в Копенгагене, с ровными рядами плоских окон, похожи на гладколицых женщин с большими близорукими глазами, а дворцы и церкви словно сошли с картинок в книге сказок. Однако все это я вижу как декорации к спектаклю, яркие и занятные, но вовсе не вызывающие у меня желания подняться на сцену. Меня вполне устраивает сидеть в темноте на галерке и смотреть представление издали.
— В конце концов, нам дана всего одна жизнь.
— И я так считаю. Но наша жизнь в наших собственных руках. Я мог бы стать клерком в конторе, и тогда мне было бы труднее, но здесь, когда рядом море, и джунгли, и воспоминания о прошлом, которые только ждут, чтобы нахлынуть на меня, среди этих людей — малайцев, папуасов, китайцев, флегматичных голландцев, среди моих книг, имея столько досуга, словно я миллионер, — Господи, Боже мой, чего еще можно желать человеку с воображением?
Фред Блейк глядел на него с минуту, и непривычная для него работа мысли собрала морщинами его лоб. Когда он понял наконец, что имел в виду датчанин, он не мог скрыть удивления:
— Но это все фантазии!
— Это — единственная реальность, — улыбнулся Эрик.
— Я не понимаю, что вы этим хотите сказать. Реальность — это когда делаешь что–нибудь, а не просто мечтаешь. Молодость дается только раз, всем хочется пожить в свое удовольствие, и всем хочется добиться успеха — зарабатывать много денег, занять хорошее положение, ну и все такое.
— О нет. Для чего все это? Разумеется, человек должен работать, чтобы зарабатывать себе на пропитание, но главная его цель другая — дать пищу воображению. Скажите, когда вы видели эти острова с моря и ваше сердце переполнялось восторгом, а затем высаживались на них и находили там лишь унылые непроходимые заросли, какой остров был настоящий? Который из них дал вам больше, который вы сохраните в сокровищнице своей памяти?
Фред улыбнулся, глядя в добрые, восторженные глаза Эрика.
— Это чистейшая чепуха, дружище. Что толку вознести до небес какую–нибудь вещь, а когда докопаешься до сути, узнать по горькому опыту, что все это не стоит выеденного яйца. Если не будешь глядеть фактам в лицо, далеко не уйдешь. Чего сможешь достичь, если все будешь принимать за чистую монету!