— Что же с ним случилось?
— Прихлопнули. Из собственного револьвера, коли не ошибаюсь.
— А не самоубийство?
— Нет, говорили, что сам он этого сделать не мог. Я не больше вашего знаю о том, что там стряслось, ведь я сразу оставил Сидней. Вокруг этого подняли большой шум.
— Был он женат?
— Да. Многие думали, что это ее работа. Но доказать ничего не смогли. Она ушла в кино, а когда вернулась, нашла его мертвым. Видно, была драка. По всей комнате валялась перевернутая мебель. Я‑то сам на нее не думаю. Судя по моему опыту, они мужчину так легко с крючка не спустят. Он им нужен живьем, и чем дольше, тем лучше. Зачем им лишать себя забавы, прекращая его земные страдания?
— И все же не одна женщина убила своего мужа, — возразил доктор.
— Чистая случайность. Как говорят, в семье не без урода. Порой они забываются и заходят слишком далеко, и тогда несчастный ублюдок отдает концы. Но они вовсе этого не хотят, уж можете мне поверить.
Глава девятнадцатая
Доктору Сондерсу повезло в том отношении, что, несмотря на некоторые достойные сожаления привычки, которые в других частях света, несомненно, сочли бы грехами [30], он просыпался по утрам с необложенным языком и в хорошем настроении. Потягиваясь со сна, он выпивал первую чашку душистого китайского чая и выкуривал первую сигарету, с удовольствием думая о предстоящем дне. В маленьких гостиницах на островах голландской Ост- Индии завтрак подают очень рано. Он всегда один и тот же. Папайя, oeufs sur le plat[31], холодное мясо и эдамский сыр. Как бы вы ни были пунктуальны, яичница все равно окажется холодной: два желтых глаза на тонкой белой пленке встретят вас немигающим взглядом, словно их вырвали из глазниц какого- то отвратительного чудовища, обитателя морских пучин. Кофе — порошок, к которому вы добавляете разведенное кипятком сухое молоко. Тосты — черствые, разбухшие от воды и подгоревшие. Именно такой завтрак подали в столовой гостиницы в Канде молчаливым голландцам, которые торопливо проглотили его перед тем, как разойтись по своим конторам. Но доктор Сондерс встал на следующее утро поздно, и А- Кай принес ему завтрак на веранду. Доктор с удовольствием съел папайю, с удовольствием съел яичницу, только что со сковороды, с удовольствием выпил чашку ароматного чая. «Жизнь — прекрасная штука», — подумал доктор. Он ничего не хотел. Он никому не завидовал. Он ни о чем не сожалел. Утренний воздух был все еще свеж, в чистом бледном свете четко вырисовывались все контуры. Под самой верандой с высокомерным и самодовольным презрением к жестоким лучам солнца выставлял напоказ свою великолепную листву огромный банан. Доктор Сондерс не мог удержаться от философствований; он сказал себе, что смысл жизни не в острых моментах волнений, а в безмятежных промежутках между ними, когда ничем не тревожимый человеческий дух может рассматривать свое бытие с той же отрешенностью, с какой Будда созерцает свой пуп. Что может быть приятней, чем насыпать в яичницу побольше перца и соли, сдобрить ее острой соевой приправой, а когда съешь, подобрать остатки кусочком хлеба — самый вкусный глоток! Этим и занимался доктор, когда на улице показались Фред Блейк и Эрик Кристессен. Широким, размашистым шагом они подошли к веранде, взбежали по ступеням, кинулись в кресла у столика доктора и крикнули боя. Они вышли на прогулку к кратеру вулкана еще до рассвета и сейчас были голодны как волки. Бой принес из кухни папайю и блюдо холодного мяса, и они прикончили это прежде, чем появилась яичница. Настроение у них было великолепное. Как это бывает в юности, вчера — просто знакомые, сегодня они уже были друзья и называли друг друга «Эрик» и «Фред». Подъем на гору был очень крут и тяжел, и преодоленные препятствия привели их в возбуждение. Они болтали чепуху и смеялись без всякой причины. Они были похожи на двух мальчишек. Доктор никогда еще не видел Фреда таким веселым. Эрик явно очаровал его, и общение с юношей, всего несколькими годами старше, освободило Фреда от скованности. Казалось, он расцвел и еще помолодел. Он выглядел совсем юным, просто не верилось, что
это взрослый человек, и его низкий звучный голос вызывал невольную улыбку.
— Вы знаете, этот парень силен как бык, — сказал Фред, с восхищением глядя на Эрика. — В одном месте подъем был чертовски трудный, подо мной подломилась ветка, и я поехал вниз. Я мог здорово разбиться, сломать ногу или еще что–нибудь. Эрик поймал меня одной рукой, сам не понимаю как, поднял и поставил на землю. А я вешу одиннадцать стоунов с лишком[32].
— Я всегда был сильным, — улыбнулся Эрик.