Он рассмеялся.
— Я могу и подождать. Я знаю, что она молода. Потому–то я еще не предлагаю ей выйти за меня замуж. Понимаете, мне тоже понадобилось время, чтобы привыкнуть к мысли, что она уже не маленькая девочка. Когда любишь так, как я люблю Луизу, несколько месяцев, даже год или два не имеют значения. Перед нами вся жизнь. Она уже не будет такой, как сейчас, когда мы поженимся. Я знаю, что нас ждет безоблачное счастье, но мы уже будем им обладать, ожидание кончится. Сейчас у нас есть нечто, что мы потеряем. Вам это кажется глупым?
— Нет.
— Конечно, вы видели ее всего один раз, вы не знаете ее. Она прекрасна, правда?
— О да.
— А красота — наименьшее из ее достоинств. У нее есть голова на плечах, она такая же деловая, как ее мать. Я не могу порой удержаться от смеха, когда вижу, как разумно эта девушка — вчера еще ребенок — управляется с рабочими на плантации. Малайцы понимают, что с ней их штучки не пройдут. Конечно, она прожила здесь фактически всю жизнь, ей известна куча всяких вещей, это уже у нее в крови. Она их видит насквозь. Просто поразительно! А какой такт она проявляет с дедом и отцом! Она изучила их вдоль и поперек, знает все их слабости и недостатки, но прощает их; она, конечно, очень любит их обоих и принимает такими какие они есть. Я ни разу не видел, чтобы она вышла из себя, рассердилась на кого–нибудь из них. А надо очень даже много терпения, когда старый Свон в пятидесятый раз рассказывает одну и ту же историю.
— Я так и подумал, что именно она сглаживает здесь все острые углы.
— Об этом догадаться нетрудно. Трудней другое — увидеть, что за ее красотой, ее умом и сердечной добротой таится чуткая и утонченная душа. «Таится» — неподходящее слово. «Таить» значит «скрывать», то есть «обманывать». Луиза не знает, что такое скрывать и обманывать. Она прекрасна, она добра, она умна, все это — она; но в ней есть и еще что–то или кто–то, какой–то фантом, о существовании которого, я думаю, не догадывался никто, креме ее покойной матери и меня. Как бы вам это объяснить? Это как призрак внутри тела, как душа внутри духа, если вы можете себе это представить, как пламя, составляющее самую сущность человека, а все его качества, видимые другим, лишь эманация этого пламени.
Доктор поднял брови. Пожалуй, Эрик Кристессен забрался на слишком большие высоты. Однако он продолжал с удовольствием его слушать. Эрик был по уши влюблен, а доктор Сондерс относился с полуиронической нежностью к молодым существам в таком состоянии.
— Вы читали когда–нибудь сказку Андерсена «Русалочка»? — спросил Эрик.
— Сто лет назад.
— Этот прелестный, похожий на чистое пламя дух, который не взор мой, а душа видит в Луизе, кажется мне похожим
на эту русалочку. Ей не по себе в обиталищах людей. Ес всегда томит тоска по морю. Она и человек и не человек. Луиза так мила, так деликатна, так нежна, и вместе с тем в ней есть какая–то отчужденность, которая держит вас на расстоянии. Это качество кажется мне редкостным и прекрасным. Я не ревную к нему. Я не боюсь его. Это бесценное сокровище. Я глубоко ее люблю и чуть ли не сожалею, что она не может удержать его навсегда. Я чувствую, что она утратит это, когда станет женой и матерью, и та душевная красота, которую она приобретет, будет уже иной. Это нечто обособленное и независимое. Это внутренняя сущность, ее «я», которое является частью вселенского «я». Возможно, во всех нас это присутствует, но в ней — особенно ощутимо; кажется, будь мои глаза немного более острыми, я бы ясно увидел, что это такое. Мне так стыдно, что я не могу прийти к ней таким же чистым, какой она приходит ко мне.
— Глупости!
— Почему? Когда любишь такую женщину, ужасно думать, что ты лежал в чужих объятиях и целовал купленные накрашенные губы. Я и так чувствую себя недостойным её. Я мог бы по крайней мере отдать ей чистое и непорочное тело.
— О, мой дорогой мальчик!
Доктор Сондерс считал, что юноша болтает чепуху, но не испытывал ни малейшего желания спорить с ним. Становилось поздно, у него были свои дела. Он допил виски.
— Мне всегда претила позиция аскетов. Мудрый человек сочетает чувственные радости с духовными таким образом, чтобы увеличить удовольствие, которое он получает от них обеих. Самое ценное, чему научила меня жизнь; ни о чем не сожалеть. Жизнь коротка, природа враждебна, человек смешон; но, как ни странно, большая часть наших невзгод чем–нибудь возмещается, и, обладая некоторым чувством юмора и здравым смыслом, можно неплохо справиться с тем, что в конце концов не имеет особого значения.