Мне все это стало надоедать, я был сыт по горло. Я сам себе не принадлежал. А ревнивая! Если мы были с ней где–нибудь и я случайно бросал взгляд на девушку, она тут же начинала: «А это кто? А почему ты так на нее смотришь? Ты с ней спал?» А когда я говорил, что в жизни словечком не перемолвился, она называла меня проклятым лгуном. Я решил, что надо спускать это дело на тормозах. Я не хотел рвать с ней разом, боялся, как бы она не взбесилась. Она из Хадсона веревки вила, и я знал, отец не будет в восторге, если тот подложит нам на выборах свинью. Я стал говорить, что занят в конторе или должен остаться дома, когда она хотела куда–нибудь со мной пойти. Я говорил, что мама что–то подозревает и надо быть поосторожнее. Но она видела меня насквозь. Не верила ни одному слову. Устраивала мне ужасные сцены. Сказать по правде, я начал побаиваться ее. Я еще не встречал таких людей. Девчонки, с которыми я раньше развлекался… ну, они, как и я, знали, что это просто так, забава, и все кончалось само собой, без шума и хлопот. Другая бы давно догадалась, что с меня хватит, и хотя бы из гордости перестала липнуть ко мне. Черта с два! Как раз наоборот. Вы знаете, она хотела, чтобы мы с ней сбежали в Америку или еще куда–нибудь и там поженились. Ей, видно, и в голову не приходило, что она на двадцать лет старше меня. Всё это было так нелепо. Я говорил, что об этом и думать нечего из–за выборов и потому, что нам не на что будет жить. Она не слушала никаких резонов. Говорила, что нам за дело до выборов, а заработать себе на хлеб в Америке всякий может. Говорила, будто играла раньше на сцене и уверена, что сумеет получить роль. Казалось, она все еще считает себя молодой. Спросила, женился бы я на ней, если бы она не была замужем, и я вынужден был сказать: «Да». Сцены, которые она мне закатывала, довели меня до такого состояния, что я был готов сказать что угодно. Вы не представляете, какую она мне устроила собачью жизнь. И надо же было мне с ней познакомиться! Меня все это так тревожило, я просто не знал, что и придумать. Хотел было рассказать обо всем матери, но знал, что это ее ужасно расстроит. А она не оставляла меня в покое ни на минуту. Один раз даже пришла в контору. Я должен был держаться любезно, делать вид, будто все в порядке, потому что знал: она способна устроить сцену у всех на глазах, но потом я ей сказал — если это еще раз повторится, между нами все кончено. Тогда она стала поджидать меня на улице у двери. Господи, я готов был свернуть ей шею. Отец возвращался домой в машине, и обычно я заходил за ним в контору, чтобы ехать вместе, так она непременно хотела идти со мной. Наконец дошло до того, что я просто не мог больше терпеть. Решил: будь что будет, скажу ей, что все это мне до смерти надоело и надо ставить точку.
Я твердо решил, что скажу ей это, и сказал. Господи, это было ужасно! Я пошел к ней. У них был небольшой домик, окнами на гавань, довольно далеко от города, на крутом обрыве. и я специально отпросился из конторы днем, чтобы с ней поговорить. Она рыдала, кричала, она говорила, что любит меня и не может без меня жить, и еще кучу всяких вещей. Сказала, сделает все, что я хочу, и не будет мне больше надоедать, станет совсем другой. Обещала мне все на свете. Чего она только не говорила! А потом она пришла в ярость, стала проклинать меня, называла самыми последними словами.
Кинулась на меня, пришлось схватить ее за руки, чтобы она глаза не выцарапала. Она совсем обезумела. Потом она сказала, что покончит с собой, и попыталась выбежать из дому. Я подумал, как бы она не бросилась с обрыва или еще что–нибудь, и стал силой удерживать се. Она вырывалась изо всей мочи. Затем кинулась на колени и принялась целовать мне руки, а когда я оттолкнул ее, упала на пол и зарыдала. Я воспользовался случаем и улизнул.
Не успел я добраться до дому, как она мне звонит. Я не захотел с ней разговаривать и дал отбой. Она звонила раз за разом. К счастью, матери не было дома, и я не снимал трубку. На следующее утро в конторе меня ждало письмо, ни много ни мало страниц десять, знаете, как это бывает. Я и читать не стал, отвечать я, естественно, не собирался. Когда в час дня я вышел, чтобы съесть свой ленч, она ждала меня на пороге, но я быстро прошел мимо и смешался с толпой. Я подумал, что она будет там, когда я пойду обратно, поэтому пошел вместе с одним парнем из нашей конторы, который завтракал там же. где я. Я не ошибся, она не уходила, но я притворился, будто не заметил ее, а она побоялась заговорить со мной. Вечером я вышел опять не один. Она была там. Я думаю, она прождала весь день, чтобы не дать мне ускользнуть. Представляете, у нее хватило наглости подойти прямо ко мне. Она заговорила таким светским тоном!