Плохо то, что я так ее и не поцеловал! Теперь не целовать ее кажется до того обычным делом, что, если бы я все же решился, это выглядело бы странно. На прошлой неделе набрался храбрости и взял ее за руку, но Русалка захихикала, сжала мою руку и выпустила ее. Говорит, что такого хорошего друга, как я, у нее никогда в жизни не было, а я с каждым разом все больше впадаю в отчаяние и чувствую себя жалким придурком. К тому же боюсь спросить, хочет ли она быть моей девушкой — вдруг опять получу от ворот поворот?
Никогда не видел своих предков такими злыми, как в день, когда они явились за мной. Вообще-то, папа не очень сердился, а просто притворялся, потому что мама сказала, что так надо. Я это понял по тому, как он косился на нее каждый раз, когда она заканчивала очередную фразу своей нескончаемой лекции о дурном поведении. Мама действительно кипела от злости и за двадцать один день так и не охладилась. Она приняла все очень близко к сердцу и стала огрызаться на всякого, кто попадался ей под руку. Потом стало еще хуже: мама обвинила папу в том, что у меня проблемы с алкоголем, и запретила спиртное в доме по будням. В результате папа стал до девяти вечера торчать в саду, якобы поливая розы, а по выходным предки напивались в такую зюзю, что устраивали кошмарные разборки, выясняя, кто виноват в моей безответственности.
Вомбат посоветовала маме отдать меня в приют, ведь я почти что уголовник. Взглянув на меня, как на отброс общества, она сказала: «Да, с каждым днем он все больше становится похож на отца». А потом спросила маму, не слишком ли поздно отдать меня на усыновление. Мама подумала и ответила, что это очень сложно. Вомбат с отвращением взглянула на меня и проговорила: «Да, пожалуй, ты права. Да и кому он нужен. Будет шататься по улицам, как Оливер Твист!» Моя бабуля из тех, кто щедр на похвалы, лишь когда у тебя все в порядке, а при малейшей неудаче готов забить тебя ногами. Теперь понимаю, почему папа пытался прикончить ее, и не раз.
Урок на всю жизнь: остерегайся Вомбата, в беде от нее помощи не жди.
Есть и плюсы: я очень много занимался уроками. И, кажется, обогнал весь свой курс почти по всем предметам.
Раз в три дня звонил Папаша — поболтать и узнать, как у меня дела. Он сказал, что не стоит убиваться из-за того, что случилось, ведь теперь меня будут помнить как крутого бунтаря. Я благодарил его за советы, а он отвечал: «За совет денег не берут, Мильтон. Не то что за секс!» В этом весь Папаша — никогда не поймешь, то ли он говорит гениальные вещи, то ли придуривается. Когда он пьяный, еще сложнее. Например, в пятницу он попрощался со мной словами: «Лучше быть МакЭнроу, чем Лендлем![46]» А потом бросил трубку, но, видимо, попал мимо, потому что я услышал треск, потом вопль и хлопанье двери.
Понедельник, 30 сентября
О происшествии с Бешеным Домом почти не говорили. Гоблин звонил Рэмбо в наши вынужденные каникулы, и тот сказал, что его отец подключил к делу своих адвокатов и планирует судиться с Укушенным. А пока в спальне нас осталось всего пятеро. Это как-то странно и уныло.
После обеда нас вызвали к Укушенному, который заявил, что нам дается последний шанс исправиться. Мол, мы должны доказать себе и ему, что школа не зря оказывает нам такое доверие. (Не знал, что в понятие «доверия» входит отстранение от занятий, исключение и жестокие побои.)
А посреди ночи нас атаковала шайка хулиганов, набросившаяся на нас с подушками и мешками для грязного белья, в которых лежали ботинки и книги. Проснувшись, я был уже окружен нападающими и мог лишь укрыть голову и смиренно принять удар. Жиртресту удалось вырваться, и он включил свет. Побои тут же прекратились, наши мучители направились к выходу. А последние пятеро из Безумной Восьмерки кое-как поднялись и в ужасе уставились на торжествующих победителей, которые, ликуя, шагали к выходу, направляясь в спальню первокурсников. Нас только что побила Никчемная Шестерка! Нет большего унижения.
Среда, 2 октября
На перекличке Щука подошел к нам позлорадствовать. Они с Деврисом переименовали нас в Пятерку Гомосеков. Даже Дэррил с Карликом смеялись над нами, абсолютно не показывая страха.
Жиртрест предпринял попытку взять на себя контроль над нашей шайкой. После занятий он перенес свои вещи в угол Рэмбо и занял его старую кровать. И предложил переименовать нас в Жиртрестову Пятерку, но Гоблин отказался и заметил, что «Пятерка» — значит, без Роджера, а он все еще с нами. И предложил название: «Гоблин и его парни». Мы рассмеялись, а Саймон сказал, что это похоже на название порнофильма для геев. Потом Саймон попытался утвердиться во власти, приказав Верну начистить его ботинки для крикета, но Человек Дождя показал ему поднятый средний палец и ушел в туалет в сопровождении Роджера.