Папа прилепил на холодильник конверт с приглашением на кулинарные курсы, взял Черныша и пошел за пиццей.
Суббота, 6 апреля
Было классно почти всю неделю расслабляться и ничего не делать. По-прежнему просыпаюсь в 06.15 каждый день. Моему мозгу требуется не меньше десяти минут, чтобы понять, что сирены на подъем не было и на соседней кровати не спит сумасшедший. Тогда я снова засыпаю и примерно до десяти часов смотрю сны о Русалке. Потом завтракаю, принимаю душ и играю с Чернышом. После обеда читаю пьесу, хотя обычно в процессе чтения начинаю фантазироватъ о том, как играю главную роль и все заканчивается тем, что я декламирую монологи перед Чернышом, который при этом скулит и выглядит виноватым. Потом мама приносит сладкий чай с молоком, мы болтаем с ней о школе и о том, что я мечтаю стать знаменитым актером и писателем. Ей нравятся разговоры о школе, а вот от моих карьерных предпочтений она не в особом восторге. Каждый день, допив чай, она забирает мою чашку и говорит, что из меня бы вышел прекрасный адвокат, а потом идет на кухню и пытается приготовить ужин. Примерно в это время в моей голове сгущаются темные грозовые тучи, вызывая навязчивые неуправляемые мысли. Приходится сосредоточиться на вдохах и выдохах, чтобы не задохнуться и не заплакать. Чувство очень странное, и это гораздо хуже, чем скучать по дому.
А потом раз! — и я уже на велосипеде, мчусь по улице.
Северный Дурбан прекрасен в свете вечернего солнца. Вечнозеленые деревья залиты желто-зеленым сиянием. На улицах играют дети. Некоторые машут, когда я проезжаю мимо, другие хмурятся или не обращают на меня внимания. Такое впечатление, что мой велосипед уже сам знает путь к дому Русалки. Как будто он ездит туда каждый вечер, со мной или без меня. Он останавливается рядом с коралловым деревом[18] в парке, за углом от ее дома. У дороги так все заросло кустами и деревьями, что легко оставаться незамеченным, хотя я и боюсь, что однажды Мардж меня увидит и расскажет маме. Обычно я не вижу Русалку. Иногда на ее дворе припаркован «фольксваген-гольф». Но какая мне разница? Даже в те редкие дни, когда она выходит во двор, мне приходится прятаться, как преступнику. Она не знает, что я здесь. Когда я смотрю на нее, меня словно бьют под дых — не знаю, любовь это или адреналин. Примерно в полшестого Мардж включает в доме свет — мне пора уходить. Возвращаюсь в парк, снимаю велосипедную цепь и еду домой, как можно быстрее крутя педали. Дома всегда делаю вид, что ужасно устал. Папа хлопает меня по спине и начинает мечтать о том, как в один прекрасный день я выиграю гонку «Тур де Франс». Мама наливает ванну и причитает, как бы я не простудился. Потом настает время ужина и повторов старых серий «Мэтлока» по телевизору. Мы смотрим новости, погоду, а потом кто-то из Мильтонов зевает, и мы идем спать. Пытаюсь читать перед сном, но в голове вихрь из тысячи мыслей: лежу и смотрю в потолок. Не знаю почему, но обычно я засыпаю с включенным светом.
Воскресенье, 7 апреля
Поскольку на Пасху мы в церковь не ходили, мама настояла на том, чтобы пойти сегодня. Службу проводил приглашенный священник. У него были седые волосы и красное лицо. Его звали архиепископ Саймоне. Наш местный священник, казалось, был очень рад тому, что архиепископ выбрал именно нашу церковь для своей проповеди.
Благородно склонив голову у алтаря, он подошел к аналою. Затем, выдержав паузу, молча, окинул собравшихся взглядом и проговорил:
— Пасха — время размышлений. Время, когда мы, христиане, должны внимательно взглянуть на себя со стороны и спросить: похожа ли наша жизнь на ту, какой ее хотел бы видеть Иисус?
Папа нервно улыбнулся. Архиепископ снова выдержал паузу и продолжил:
— Не думаю, что это так. Ведь внутри каждого из нас живет раковая опухоль, разъедающая клетки нашей великой души. Можно отворачивать головы и отрицать, но каждый из присутствующих здесь виновен. Каждый из нас болен раком, имя которому — расизм!
Тут папа дернулся, как марионетка на веревочке. Из его горла вырвался странный высокий стон. Он смущенно сунул руки в карманы, а глаза его забегали из стороны в сторону, как у психа. Мама нахмурилась. Папа сердито взглянул на нее, а потом оба они воззрились на архиепископа. По аудитории прокатилась волна неловкого волнения. Люди принялись нервно кашлять и оживленно шептаться.
Архиепископ продолжал:
Но в минуты тьмы Бог указывает нам залитую светом тропу. Тропу раскаяния, которую открыл нам Сын Его Иисус Христос, когда того вешали на крест. Во все века есть светлые люди, которые следуют тропою Бога. И в нашей стране, на которую спустилась ночь, есть такой могущественный и отважный светоч. Я говорю об архиепископе нашем, Десмонде Туту[19].