Фотографию снова передали по кругу. Все шептались и качали головами. Внезапно Бешеный Пес с криком подскочил и стал тыкать в снимок грязным ногтем:
— Понял! Это же как на ладони! Вы только посмотрите на этого парня! — Он снова ткнул в фото указательным пальцем. — Видите этого чувака? — Мы сгрудились у него за спиной; Верну приказали перестать трястись и навести фонарик. — Вот этот перец и есть ключ к разгадке! — Бешеный Пес с торжеством разглядывал освещенное фонариком лицо. — Взгляните на него — он не смотрит в камеру, он косится на Макартура, будто что-то подозревает! Будто ему любопытно. Этот парень знал, что что-то должно случиться, и потому наблюдал за Макартуром, вместо того чтобы смотреть в камеру.
По правде говоря, теория Бешеного Пса была притянута за уши. Тот человек смотрел скорее на пол, а не на Макартура, и при ближайшем рассмотрении мы решили, что он, пожалуй, косит на правый глаз. Бешеный Пес настаивал на своем. Лишь когда Жиртрест заметил, что фото было сделано за восемь месяцев до самоубийства, у него возникли сомнения.
После того как теория Бешеного Пса потерпела крах, Жиртрест отобрал у него фотографию и снова положил ее на кровать. Потом очень тихо произнес:
— Человек, способный разгадать эту тайну, стоит во втором ряду сверху. Он четвертый слева.
Наверное, в десятый раз мы уставились на снимок. Мужчина, о котором говорил Жир, был, пожалуй, самым молодым из учителей, не старше тридцати. У него были светлые волосы и большие карие глаза. Он добродушно улыбался в камеру и казался до чертиков знакомым. Гоблину показалось, что он где-то раньше его видел. Другие говорили, что не узнают его, а Бешеный Пес и вовсе заметил, что он похож на гомика.
— Господа, — напыщенно проговорил Жиртрест, — человек перед вами — не кто иной, как Джон Райли Криспо, наш учитель истории.
Все затаили дыхание, а потом резко сорвались с места, снова пытаясь рассмотреть фотографию. Жиртрест оказался прав. Это действительно был Криспо — его лицо изменилось, волосы побелели, а глаза впали, окруженными морщинами, но вот улыбка осталась та же. Что-то было в нем такое, что совсем не изменилось с годами.
— Верьте или нет, — продолжал Жиртрест, — но это Криспо, недавно вернувшийся из Северной Африки с шрапнельным ранением в плечо. — Жиртрест пристально посмотрел на нас и добавил: — Криспо поможет нам раскрыть этот ящик Пандоры!
— Что еще за Пандора? — спросил Бешеный Пес, нахмурив лоб.
— Мама твоя, — бросил Рэмбо не моргнув. Теперь Бешеный Пес совсем запутался, но не успел он задать очередной глупый вопрос, как вмешался Жиртрест:
— Предлагаю одному из нас подойти к Криспо и попытаться выведать у него всю правду. И этим человеком будет Малёк!
— Почему это? — спросил я сорвавшимся голосом, который снова прозвучал как у ребенка. Все вокруг согласно кивали.
— Потому, — отвечал Жиртрест, — что ты лучше всех учишься, Криспо тебя любит, и ты единственный, кого он не считает поганым немцем.
Внезапно все глаза обратились на меня. Жиртрест медленно кивал, ожидая моего ответа. На лице Гоблина была ухмылка, точно он ждал, что я пойду на попятную. Рэмбо, казалось, только и ждет, чтобы я отказался, — тогда можно будет устроить мне свирепую взбучку.
— Хорошо, — ответил я, вдруг расхрабрившись. — Предоставьте Криспо мне.
Жиртрест сказал, что ждет моего отчета в следующую среду, объявил собрание закрытым, пукнул и задул свечи. Группа удалилась в поисках глотка свежего воздуха. Повисло долгое молчание, и вскоре мне начало казаться, что не сплю один лишь я. Я заснул под звук воды в школьном фонтане, разрабатывая стратегию нападения на великого полковника Криспо.
9 марта, четверг
17.45. Рэмбо рассказал, что у старшекурсника Грега Андерсона есть сестра, которая раньше была лучшей бегуньей в ЮАР. Ей принадлежал южноафриканский рекорд стометровки. Он сказал, что Андерсон любит поболтать о своей сестре и что я должен подойти и спросить, с какой скоростью она может пробежать стометровку. Это показалось мне немного странным, но, в надежде что у меня появится новый друг, я подошел к этому здоровому старшекласснику, который сидел в гостиной и читал газету. Он улыбнулся, когда я поздоровался с ним, и спросил, как у меня дела. И тут я спросил его, с какой скоростью его сестра бегает стометровку. Он невидящим взглядом посмотрел на меня, и его глаза вдруг наполнились слезами. Он отвернулся, вытер лицо рукавом и печально покачал головой. Газета упала на пол, и я вдруг почувствовал, что вишу в воздухе, а потом ударяюсь о стену. Воздух вышел из моего тела, как из сдутого шарика. Тяжело дыша, я смотрел в свирепые глаза разъяренного зверя.