Жора упал на колени рядом с Аркадием и неуверенно положил руку ему на плечо. Но младший братишка стряхнул его руку, подняв на него покрасневшие заплаканные глаза. С окровавленным ртом он походил на маленького затравленного зверька. Аркадий ничего не сказал. Лицо его исказилось от ярости. Пошатываясь, он с трудом поднялся на ноги.
— Аркадий?
В ответ братишка заплакал, издавая какие-то нечеловеческие, животные звуки. А Жора видел лишь ряд перепачканных зубов. Аркадий повернулся и побежал прочь.
— Аркадий, подожди!
Но Аркадий не стал ждать — он не остановился, не пожелал выслушать извинения старшего брата. Он бежал изо всех сил, то и дело ощупывая языком дырку в передних зубах. Касаясь кончиком языка кровоточащей десны, он надеялся, что больше никогда не увидит своего брата.
Лев поднял голову, глядя на дом № 18 — невысокое, приземистое сооружение из серого гранита. Близился вечер, и уже темнело. Весь рабочий день он убил на занятие, которое оказалось столь же неприятным, сколь и бессмысленным. Согласно милицейскому рапорту, мальчик в возрасте четырех лет и десяти месяцев был обнаружен мертвым на железнодорожных путях. Малыш играл на шпалах один, поздно вечером, и попал под проходивший пассажирский поезд; колеса перерезали его тельце пополам. Машинист экспресса, проследовавшего в 21:00 в Хабаровск, на первой же станции сообщил, что будто бы заметил кого-то или что-то на путях вскоре после отправления с Ярославского вокзала. Пока еще было неясно, как именно мальчик попал под поезд. Возможно, машинист рассказал не всю правду. Но необходимости в дальнейшем расследовании не было: произошел трагический несчастный случай, и ничьей вины в том не усматривалось. Дело надо было закрывать.
При обычных обстоятельствах оно ни за что не потребовало бы участия Льва Степановича Демидова — перспективного и уверенно поднимающегося по служебной лестнице сотрудника МГБ, Министерства государственной безопасности. Да и с какой стати? Потеря сына стала страшным ударом для родителей и родственников. Но, строго говоря, с государственной точки зрения тут не было ничего особенного. Детишки, если неосторожным у них было только поведение, а не язык, не представляли интереса для госбезопасности. Однако же в данном случае ситуация неожиданно осложнилась. Скорбь родителей мальчика вылилась в нечто предосудительное. Складывалось впечатление, что они не смогли смириться с тем, что их сын (Лев заглянул в рапорт — ребенка звали Аркадий Федорович Андреев) погиб в результате собственной неосторожности. Они утверждали, что ребенок был злодейски убит. Кем — они не имели понятия. За что — тоже не представляли. Как такое могло случиться — опять же не знали. Тем не менее они отвергли все возможные разумные объяснения и дали волю чувствам. В результате возникла вполне реальная вероятность того, что они сумеют убедить в своей правоте легковерных людей — соседей, друзей и посторонних, которые окажутся настолько неблагоразумными, что станут их слушать.
Еще больше осложняло ситуацию и то, что отец мальчика, Федор Андреев, был младшим офицером МГБ и вдобавок одним из подчиненных самого Льва. Вместо того чтобы взять себя в руки, он решил воспользоваться авторитетом этой организации, дабы придать вес своим смехотворным измышлениям. Он переступил черту, позволив чувствам затмить разум. И, не окажись в этом деле смягчающих обстоятельств, Лев вполне мог просто отдать приказ о его аресте. Словом, ситуация грозила выйти из-под контроля. И вот, вместо того чтобы заниматься настоящим, важным делом, Лев вынужден был посвятить целый день попытке исправить положение.
Предстоящая конфронтация с Федором не вызывала у него радостного предвкушения, поэтому Лев неторопливо поднимался по лестнице, размышляя о том, как он вообще попал сюда, в организацию, которая следила за настроениями людей. Он никогда не думал о том, чтобы поступить на службу в госбезопасность, но эта карьера стала логичным продолжением его армейской службы. Во время Великой Отечественной войны его призвали в ряды ОМСБОН — Отдельной мотострелковой бригады особого назначения. Третий и четвертый батальоны укомплектовали исключительно студентами Центрального института физической культуры, в котором он учился, отбирая будущих бойцов по физическим данным и способностям. Затем их отправили на переподготовку в тренировочный лагерь в Мытищах, к северу от Москвы, где обучали приемам рукопашного боя, умению владеть любыми видами оружия, прыгать с малой высоты с парашютом и обращаться со взрывчаткой. Лагерь находился в ведении НКВД, Народного комиссариата внутренних дел — так называлась госбезопасность до того, как превратиться в МГБ. Подчинялись батальоны тоже непосредственно руководству НКВД, а не армейскому командованию, что нашло отражение и в характере выполняемых ими заданий. Их забрасывали в тыл врага для уничтожения инфраструктуры, средств связи, для сбора сведений и устранения высокопоставленных офицеров и чиновников — словом, они были самыми настоящими диверсантами.