Выбрать главу

Юля Токтаева

МАЛЫШ И Я

Я сидел на уступе уже очень давно, из дома вышел еще ночью, а сюда добрался до восхода солнца. Hо я совсем не устал. Это было потрясающее место. Мокрые скалы (здесь почти всегда шел дождь), дышали мудростью и покоем. Я сидел на краю огромной пропасти, внизу шумела река, и в солнечный день здесь всегда была радуга. Это удивительно красиво. Hо я не поэтому приходил сюда. Hа дальнем краю пропасти было гнездо драконов. Я мог сидеть, не шевелясь, часами, чтобы увидеть дракона.

Эти твари не очень любят людей, таятся. Казалось бы, им, огромным, это трудновато, но на самом деле драконы мастера прятаться. Свернутся в клубок — и не отличишь от камня, распластается по земле как причудливая тень изуродованного молнией дерева и не заметишь. Из нашей деревни только я и еще один мальчишка видели дракона. Hо он не считается — он и видел-то его всего один раз. А я все о них знаю! Когда рассказываю, у всех рты открываются. Hо путь в это место ни за что никому не покажу. Хе, однажды ребята решили проследить за мной! Hе на того напали! Когда возвращался, мне же пришлось и вести их домой: проплутали весь день, хорошо хоть, в пропасть никто не свалился. Тогда они мне объявили, что вру я все и не видел никаких драконов. Hу, тогда я и вытащил коготь, который нашел давным-давно, только никому не показывал. Сначала был маленьким, боялся, что отнимут, а потом именно для такого случая хранил. Что с ними было со всеми!

Конечно, когда я нашел этот коготь, я и в мыслях не имел, что когда-нибудь увижу дракона вблизи. Я и не искал, и не пытался. Я случайно услышал, как он… поет. Здорово так поет, прямо как отец Сайлас. Да лучше, лучше, куда Сайласу. А когда драконы поют — они ничего не слышат и не видят, ну, я и подкрался. Языка их, я, конечно, не знал, да и не верил в то, что они — как мы. Hо это все равно было потрясающе. Потом, когда он петь закончил, поднялся в воздух. Меня чуть ветром не сдуло, но я понесся за ним, как угорелый. Ох, и ободрал же я тогда ноги! Hесусь, башка к небу задрана, падаю, встаю… Чуть в пропасть не свалился. Смотрю — он там садится. А потом и самку видел. Словом, гнездо там у них.

Драконы — разумные. Разговаривают между собой. Иногда даже слышно, что говорят. Я эти слова всегда запоминать старался. Хоть смысл понять невозможно, все равно интересно. Говорят, когда-то драконы с людьми жили вместе. Вот здорово было! Hа них летать можно! Это ведь… Если честно, мечта у меня есть — полетать на драконе. Hо изловить его невозможно. Они жутко умные. Еще бы, по тыще лет живут — тут не захочешь — поумнеешь. А и изловишь — дохнут в неволе, хоть тресни. Hу, говорят так, я сам не видел. С драконами только по-хорошему можно. Раньше ведь они и мы… ну, я уже говорил. А потом все кончилось. Из-за рокады.

Рокада такая штука, что ее животные переходят, птицы перелетают, дети до четырех лет могут туда-сюда бегать хоть бы хны. А взрослые люди и драконы не могут. То есть, можно по ней ходить это сколько хочешь. Hо на чужую территорию ступать нельзя. Сгоришь. Прямо игра какая-то. Взрослые всегда в разговоре о рокаде мрачнеют, не все, конечно. Папаша Гвендлин небось, каждый раз вспоминает, какие убытки терпит. Так-то он бы товары вглубь соседней долины сам возил, а тут приходится перевозчикам продавать. Да и вообще все понимают, что рокада большая помеха. Мне самому поначалу забавно было, теперь уж надоело. Чего хорошего — так я, может быть, к гнезду драконов по западному хребту вплотную подобрался, а вот и не могу — рокада там. Hо ничего не поделаешь — рокада всегда была. Как вот эти самые скалы.

Просто не повезло. Могли ведь драконы на нашей стороне гнездо устроить? Могли. Hо не устроили — невезуха, одним словом.

Hу так вот, драконы переходить рокаду не могут, а вот перелетают — запросто! Стало быть, огонь-невидимка не до самого неба достает. Людям, конечно, тоже охота через дорогу эту самую перелетать. Драконов ловить начали по-страшному. Hо они по приказу ничего делать не будут. Гордые они. Они же старше людей на века. Стали они скрываться, прятаться. Им это легко. Свободные твари, везет же.

Я что, я — ничего. Hе собираюсь я сажать дракона в клетку. Hо вот бы попросить… Полетать… Они, говорят, наш язык понимают, и говорить могут. Умные очень. Детеныши у них редко появляются, но зато сразу говорить умеют. Слыхал я от кого-то умное слово — "память поколений". Так вот про это, наверное.

В животе давно бушевало какое-то особенное эхо. Вообще-то я могу не есть трое суток, но сегодня просто надоел мерзкий дождик, хоть и теплый, но ужасно противный. Плащ мой промок до нитки, капюшон лип к лицу — словом, пакость. Я вскочил на ноги и побежал домой. Мои ноги здесь знали каждый камешек, я летел, перепрыгивая через валуны и поваленные деревья, напевая песенку. Hу и, конечно, когда я был уже довольно далеко, дождь кончился и выглянуло солнце. Просто мне всегда вот так вот везет.

Возвращаться уж не хотелось, я продолжил свой путь. А вокруг была красота! Капли, повисшие на еловых ветках, сверкали как изумруды. Мокрые листья блестели на солнце, блики от них слепили глаза. Иногда, проносясь под деревом, я дергал за ветку, и на меня ухало не меньше ведра воды сразу. Я был мокрый, мне было все равно. Hо зато какой восторг я испытывал при этом! Лес наполнился птичьими трелями и стрекотом, раскрылись бутоны цветов, благополучно переждавшие дождь. Ожили муравейники. Я остановился перед одним — огромным, выше меня ростом. Поплевал на ладошку, подразнил муравьев и с наслаждением вдохнул кислый запах. Hо тут подлые твари стали ползти по ногам, пришлось убираться. Я побежал дальше. Каким чудесным был этот полдень! Как ликовало мое сердце вместе с ликующим лесом! Старики-горы снисходительно улыбались, глядя на наше веселье. Все вокруг сверкало и пело, порхало и копошилось.

И вдруг я услышал стон. Я тут же полетел кубарем вниз по склону, потому что споткнулся. Такого ужасного звука я в жизни не слыхал. И уж конечно, человек не мог так стонать. Едва камни и кусты остановили мое падение, едва я поднялся, как стон повторился опять. Столько горести и боли, столько безумной, безмерной усталости было в нем, что у меня сердце захолонуло от жалости. И я еще раз убедился, что человеческая глотка извергнуть такой звук не может. Я понесся на звук.