Один-два раза его сводили в театр. Надо было его видеть в качестве «бэби» большого света в только что сшитых перчатках — такому-то малышу, и перчатки! — восседающего в первом ряду ложи под бдительным оком Элизы, когда он боялся шевельнуться и боролся со сном до самого конца представления. Если он и не особенно разобрался в сути увиденных пьес, то тем не менее считал, что все, что он видел, было всамделишным, а не придуманным. Поэтому, когда мисс Анна Вестон появлялась в костюме королевы с короной и королевской мантией, затем в качестве женщины из простонародья, в капоре и фартуке, а иногда и в качестве нищенки, в развевающихся лохмотьях и шляпке с цветами, традиционном наряде английских нищенок, он не мог поверить, увидев ее снова в гостинице, что все это была она. Обилие впечатлений привело в расстройство детский ум. Малыш уже не знал, что и думать. Ночью он заново переживал все увиденное, как если бы страшная драма продолжалась, и тогда его посещали ужасные кошмары, в которых переплетались и бродячий кукольник, и негодяй Каркер, и весь мерзкий сброд из «рэгид-скул»! Он просыпался в холодном поту, боясь позвать кого-нибудь…
Известно, как ирландцы привержены к занятиям спортом и, в частности, скачкам. В такие дни Лимерик, его площади, улицы, гостиницы — все подвергалось подлинному нашествию «джентри» [100]из окрестностей, фермеров, бросивших свои фермы, и неудачников всех сортов и мастей, сумевших сэкономить шиллинг или полшиллинга и жаждущих сделать ставку на какую-нибудь лошадь.
Однажды, пару недель спустя после появления в городе, Малышу представился случай быть выставленным на всеобщее обозрение перед подобным скопищем людей. Господи, и что за туалет красовался на нем! Прямо букет, а не ребенок, или, если хотите — рождественская елка, столько на него всего напялили. И этот «букет» мисс Анна Вестон выставила перед своими друзьями и знакомыми как объект восхищения и, если угодно, благоухания!
Но, в конце концов, актриса есть актриса — немного экстравагантная, немного взбалмошная, но добрая и чувствительная, если она находила возможным быть таковой к своей выгоде. Если знаки внимания, которыми она досаждала ребенку, и были очевидно наигранными, а ее поцелуи как две капли воды походили на условные сценические поцелуи, в которых участвуют лишь губы, то, конечно, уж не Малышу было под силу почувствовать разницу. И все же он не ощущал себя любимым, как ему бы хотелось, и, возможно, он безотчетно мог бы повторить слова Элизы:
«Посмотрим, несколько тебя хватит… если вообще хватит!»
Глава VII
ПОЛНЫЙ ПРОВАЛ
Так прошло шесть недель, и не стоит удивляться тому, что Малыш привык к столь приятной жизни. Уж если удается привыкнуть к нищете, то к достатку и подавно. Однако, отдавшись первому порыву, не пресытится ли вскоре мисс Анна Вестон некоторым излишком в расточаемых ею нежностях? Ведь с чувствами происходит то же, что и с материальными телами: они подчиняются закону инерции. Как только иссякает приложенная сила, движение замедляется и в конце концов прекращается. Ведь если сердце имеет пружину, то не забудет ли мисс Анна Вестон однажды завести ее? Ведь она девять раз из десяти забывает проделывать сию операцию со своими часами! Пользуясь выражением людей ее круга, она испытывала «страстишку», по примеру большинства своих «сдвинутых» собратьев по сцене. Чем служил для нее ребенок — простым времяпрепровождением… игрушкой… рекламой?… Нет и нет, поскольку мисс Вестон — действительно добрая душа. Однако если ее заботы и оставались столь же постоянными, то ласки стали менее продолжительными, а знаки внимания — менее частыми. Да и к тому же актриса всегда так занята, поглощена неотложными проблемами, связанными с искусством, — заучиванием ролей, репетициями, участием в спектаклях, не оставлявшими ни одного свободного вечера… А профессиональные треволнения, заботы, усталость!… Первые дни херувима приносили ей в постель. Она играла с ним, изображая «маленькую маму». Затем, поскольку игры нарушали сон, который актриса всегда старалась продлить как можно дольше, она стала требовать малыша только к завтраку. Ах! Какая радость видеть ребенка, сидящим на высоком стуле, купленном специально для него, и смотреть, как он с аппетитом ест.
— Ну как?… Вкусно? — спрашивала она.
— О! Да, миледи, — ответил он однажды, — это так же вкусно, как то, что давали в приюте тем, кто болел.
Одно замечание: хотя Малыш никогда и не слышал о том, что называется уроками хороших манер, — и уж конечно ни Торнпайп, ни даже господин О'Бодкинз не могли бы их ему преподать, — он от природы был сдержанным и скрытным, имел спокойный и ласковый характер, который резко отличался от непоседливости и озорства оборванцев «рэгид-скул». Этот ребенок казался выше того положения, в котором очутился, старше своего возраста благодаря хорошим манерам и тонким чувствам. Как легкомысленна и ветрена ни была мисс Анна Вестон, она тем не менее не могла не заметить этого. Из прошлого Малыша она знала только то, что он смог ей рассказать, начиная с момента, когда его подобрал бродячий кукольник. Следовательно, это действительно был найденыш. Однако, учитывая то, что она называла «врожденным благородством», мисс Анна Вестон хотела бы видеть в мальчике сына какой-нибудь знатной дамы, согласно поэтическому звучанию очередной драмы, сына, которого эта дама, по соображениям своего общественного положения, была вынуждена оставить. Исходя из этого, мисс Анна Вестон мысленно написала, по привычке, целый роман, увы, не блиставший новизной. Она придумывала ситуации, которые можно было бы сыграть на сцене… Да, из романа можно было бы создать пьесу с такими острыми переживаниями, такую трогательную!… И она бы сыграла в ней… О, эта роль могла бы стать вершиной ее драматической карьеры… Она бы выглядела в ней ошеломляющей, а может быть, даже величественной, а почему бы и не… и т. д. и т. п. И как только актриса мысленно заносилась в небесные выси, она хватала своего ангелочка, душила в объятиях, как если бы была на сцене, и ей казалось, что со всех сторон несутся восторженные «браво» из зрительного зала…
Однажды Малыш, смущенный столь бурными восторгами, сказал ей:
— Миледи Анна?
— Да, дорогой?
— Я хотел бы вас спросить.
— Спрашивай, моя радость, спрашивай.
— А вы не будете ругаться?…
— Ругать тебя!…
— Ведь у всех есть мама, правда?
— Да, мой ангел, у всех есть мама.
— Тогда почему у меня нет?
— Почему?… Потому что… — растерянно протянула мисс Анна Вестон, весьма озадаченная, — потому что… есть причины… Но… когда-нибудь… ты ее увидишь… да! Мне кажется, ты ее увидишь…
— Я слышал, как вы говорили, что это должна быть красивая дама?… Правда?
— Да, конечно!… Очень красивая дама!
— А почему красивая?…
— Потому что… ведь ты — ангелочек!… У тебя такое хорошенькое личико, такие волосы! И потом… ситуация… по пьесе это должна быть красивая дама… очень знатная дама… Ты не можешь понять…
— Нет… Я не понимаю! — ответил Малыш, мгновенно погрустнев. — Мне иногда кажется, что моя мама умерла…
— Умерла?… Нет-нет!… Не думай об этом!… Если бы она умерла, то не было бы и пьесы…
— Какой пьесы?
Мисс Анна Вестон заключила ребенка в объятия, что было лучшим ответом на вопрос.
— Но если она не умерла, — продолжал Малыш с настойчивостью, присущей его возрасту, — и если это красивая дама, то почему она меня бросила?…
— Она была вынуждена, мой милый!… О! Вопреки своему желанию!… Кстати, в развязке…