—Меня тошнит от тебя, так что сделай милость, приступай к вопросу сразу же. И я наконец пойду.
Девушка недовольно посмотрела на бывшего, а затем сложила руки в замок, отходя от мужчины на шаг. Как так вышло, что сейчас он настолько близко стоял, она не знала и знать уже не хотела. Ей вообще было физически больно находиться рядом с ним в такой близости. Потому что это все навевало события прошлого, когда…она была другой, и он, очевидно, что тоже. Молодые, любящие. А сейчас? Холодные и чужие. Просто незнакомцы, встретившиеся случайно.
А зачем? Возможно, для того чтобы сподвигнуть Аню на движение. Она застопорилась в одной точке. Вот взять и посмотреть на Варшавского: бросил он ее тогда ради другой, и скорее всего, уже глубоко беременной другой. Так в чем теперь была проблема Ветровой? Жизнь словно толкала Аню в новое русло, и для этого у нее были все возможности, но почему она снова и снова отказывалась. Вот только прошлое навсегда останется в прошлом, болезненном, покрытом коркой ненависти и отчаяния.
Варшавский не стал медлить, уселся за стол, и Аня последовала его примеру, внимательно всматриваясь в белую скатерть. На него ей смотреть не хотелось.
—Выбор цветов не подходит под общую концепцию мероприятия. Нужно что-то нежное, а гиацинты не подходят под слово «нежность», — внимательный взгляд задержался на лице девушки. Пекло огнем, но девушка целенаправленно смотрела куда угодно, только не на мужчину. Гиацинты ему не подошли, ага, конечно!
—Твой помощник настоял на них, так какие сейчас претензии? — Анна начала постукивать пальцами по столу, а Варшавский поджал губы в прямую линию.
—Нежно-розовые пионы смотрелись бы лучше, это в конце концов не детский утренник, а свадьба не последних в городе людей. Да и чисто символически…— приятный баритон оборвался резким выкриком Ани.
—Пионы — это символ любви и удачного брака, да, Ник. Я в курсе, — она наконец-то посмотрела ему в глаза и утонула на мгновение в их глубинах, всколыхнувших ненужные воспоминания. Нежно-розовые пионы дарил ей Варшавский много лет назад, непременно сопровождая это киндером-сюрпризом. Девушка и правда очень любила сладости, но больше любила момент вскрытия игрушки. Аня заправила выбившуюся прядь волос за ухо, в который раз ощущая плавающий взгляд мужчины на себе, и тяжело выдохнула. Какая-то незримая стрела больно впилась в грудину и мешала ей двигаться.
К чему эти разговоры? Ник достал блокнот и начал что-то черкать в нем, имитируя бурную деятельность.
—Предыдущий «переговорщик» сказал, что все оттенки розового нам не подходят. И вообще, Ник, чего ты добиваешься? Тебе этот контракт нужен так же, как и мне, потому что моя компания никогда не подводит. Цветы качественные, украшения тоже, мы создаем лучшие в городе композиции по любому поводу и, что немаловажно, по приемлемой цене, остальные рубят бабло и толкают несвежий продукт со срезанными стеблями.
В голосе Анны звучала сталь. Холодная. Как и вся девушка в тот момент, она чувствовала, что так просто эта встреча не закончится ни для нее, ни для сына, а еще она умела читать между строк, и, всматриваясь в напряженное лицо Ника, понимала одну вещь — он хотел сказать что-то еще, но не знал, в какой момент выстрелить.
Рвануло через секунду так, что мало не показалось.
— Я хочу принимать участие в жизни своего ребенка, — настойчиво проговорил мужчина, откинув в сторону шутки и мнимые проблемы. Он вперился взглядом в Анну, играя желваками в ожидании ответа.
От резкой смены темы Аня зарделась, замерла, а затем и вовсе прикрыла глаза, почему-то фраза «своего ребенка» добила ее окончательно, она была готова расцарапать Нику лицо, потому что Андрей никакой не его ребенок, он только Анин и больше ничей! Она поставила его на ноги самостоятельно, она пахала днем и ночью, чтобы у него было все, она! А Варшавский сбежал, как подлый трус, поджав хвост, а сам в это время куролесил с другой и заделал ребенка.
Но Аня ко всему прочему была еще и хорошо воспитана, не привыкшая устраивать скандалы и выяснять отношения на повышенных тонах. Все это она делала красиво, достойно. Потому, собрав всю свою волю в кулак, девушка спокойно ответила:
— У тебя был шанс, Варшавский, тогда, пять лет назад, когда я обивала порог дома твоих родителей, когда пыталась дозвониться, когда, наступив на собственную гордость, умоляла твоих, так называемых друзей, поговорить с тобой, — с горькой усмешкой на губах произнесла Аня.
Она прекрасно помнила собственные унижения, помнила, как в какой-то момент ее мир рухнул, помнила, как осталась одна с ребенком на руках в маленькой однокомнатной квартирке и несколькими тысячами в стареньком кошельке. Все это было для нее суровой реальностью и жестоким уроком, после которого она никогда более не доверяла никому на сто процентов. Даже самой себе, ведь однажды она уже ошиблась с выбором парня, влюбилась не в того.