Об этом «потом» мне совершенно не следует думать, потому что ни к чему хорошему это не приведет, а только еще больше все усложнит.
Вновь возвращаю себя в здесь и сейчас, в ресторан.
Кидаю взгляд на Никиту и вдруг с ужасом понимаю, он наблюдает. Впивается взглядом и считывает все эмоции, что проскальзывают на моем лице.
Что он успел увидеть?
Надеюсь, что ничего. Ничего из того, что я почувствовала на какие-то доли секунд.
— Я не пойду танцевать, — говорю четко, а потом хватаюсь за бокал.
— Хочу пить. Ты налил мне вина, и теперь мне некуда налить воду.
Бутылка с водой стоит тут же на столе, но я не могу позволить себе пить прямо из горлышка в таком месте.
Никита, все также не отрывая от меня взгляда, подзывает официанта и тот приносит еще один бокал. Откручивает крышку и наливает мне воды.
— Вот, пожалуйста.
— Большое спасибо, — киваю официанту.
— Всегда пожалуйста, — повторяет он.
Взгляд парня на несколько секунд задерживается на моем лице, а потом он отходит от нашего столика.
Никита вновь усмехается.
— Даже в такой одежде ты привлекаешь внимание мужчин, — говорит он, — много их у тебя было после меня?
Что? Какие мужчины? О, боже мой.
Поздний токсикоз, отеки на девятом месяце, страхи, как пройдут роды, сами роды. Схватки с четырех утра, которые усиливались с каждым часом, пока не наступил момент, когда я мечтала только о том, чтобы умереть.
Я выдержала все без единой жалобы или крика и наотрез отказалась от любого вида анестезии, потому что поверила в себя и в то, что организм справиться со всем без посторонних препаратов.
А потом самый счастливый момент в моей жизни. Когда боль резко прошла, будто ее и не было, а прямо над ухом у меня раздался требовательный детский крик.
Малышку тут же положили мне на грудь, а у меня из глаз потекли слезы счастья. И меня накрыло тогда отчетливым пониманием, что я живу. По-настоящему.
Что этот момент самый яркий и лучший в моей жизни, и я так рада, что все прошло хорошо. Я так счастлива.
Я буду любить свою малышку, а она будет любить меня, и для полного счастья нам больше никто не нужен. Кроме одного человека. Которого сейчас с нами нет, потому что он променял меня на другую. А значит, нам придется как-то приспосабливаться.
Но как же хочется разделить этот чудесный и незабываемый миг с ним. В такой момент все обиды, какими бы сильными они не были, теряют свою значимость.
В порыве незамутненной радости и напрочь забыв о благоразумии, я прошу медсестру принести мне телефон и набираю Никиту.
— Да? — отвечает мне молодой и кокетливый женский голос, отчего дыхание спирает. Но я все же пересиливаю себя.
— Можно мне Никиту?
— Он не может сейчас подойти.
— Ясно.
— А кто его спрашивает?
Но я не отвечаю, а просто отключаю вызов.
Значит, да, я верно сказала вначале. Нам придется как-то приспосабливаться без него. Справимся.
Я быстро восстановлюсь после родов и буду уделять все внимание дочке.
Я так и делаю и меня даже не волнует, что ты не перезваниваешь мне ни через час, ни через неделю, ни даже через месяц.
Но у меня есть дочка, моя маленькая Машунька, и я счастлива, как может быть счастлива женщина, у которой родился здоровенький и желанный малыш.
Так что…какие другие мужчины, Никита?
Но я не могу рассказать человеку, сидящему напротив, всего этого. Не могу поделиться с ним, потому что тогда…я не знаю, что будет тогда.
Наверняка, ничего хорошего. Нервы, слезы, выяснения. Не дай бог у меня молоко пропадет от таких потрясений.
Поэтому для тебя, Никита…
— Я не собираюсь отвечать на подобные вопросы, — произношу твердым голосом.
Не слишком твердым, воспоминания выбили из колеи и размягчили. Запустили мысли совершенно в другое русло, но я должна вновь собраться и закончить этот ужин так, как планировала.
— Ладно, — кивает Никита, — тогда другой вопрос. Сколько их было у тебя, пока ты жила со мной? Это я, по крайней мере, имею право знать? Со сколькими ты крутила романы за моей спиной, когда нагло врала, что любишь только меня?
— Что?
Такого моя психика уже не выдерживает.
Я вскакиваю из-за стола и хватаю в руки сумочку.
— Извини, но мне пора ехать. За свою часть обеда я сейчас расплачусь, а ты можешь оставаться, если хочешь.
Мои пальцы подрагивают, потому что я тороплюсь. Мне нужно исчезнуть прежде, чем слезы начнут скатываться по щекам, ведь я ни за что не хочу, чтобы Никита заметил мою слабость.
С его извращенным взглядом и теми словами, что когда-то в порыве отчаяния бросила ему я сама, он решит, что я плачу от того, что мне стыдно за свои измены.