Погонщик кричал бедному животному:
— Да будешь ты шевелиться, собачье отродье?
Но за этим слышалось другое:
— Да замолчишь ты, наконец, собачье отродье? — и это относилось к кому-то невидимому, упрятанному в глубине его повозки.
Тогда стон стихал и повозка медленно трогалась с места.
Свирепого погонщика звали Торнпайп. Откуда он взялся? Не суть важно. Достаточно того, что это был один из тех англосаксов[11], которых принято называть отверженными — Британские острова производят таковых во множестве. Чувствительности в нем было не больше, чем в диком звере, а уж душевной мягкости не больше, чем у горного утеса.
Достигнув первых домов Уэстпорта, он проследовал по главной улице, застроенной довольно приличными домами. Лавки здесь украшались весьма пышными вывесками, но выбор товаров был очень невелик. В эту улицу вливались грязные улочки, подобно тому, как мутные ручейки вливаются в прозрачную реку. На острых валунах мостовой повозка Торнпайпа производила душераздирающий скрежет, и толчки эти были явно в ущерб куклам, которых она везла на забаву жителям Коннахта.
Публики — никакой! Торнпайп, продолжая спуск, достиг аллеи для игры шарами, пересекающей улицу и обсаженной двойным рядом вязов. За аллеей простирался парк с песчаными, тщательно ухоженными аллеями, ведущими к самому порту в заливе Клу.
Само собой разумеется, что город, порт, парк, улицы, мосты, церкви, дома, лачуги — все это принадлежало одному из тех могущественных лендлордов[12], которые владеют почти всей землей Ирландии, маркизу де Слито, принадлежавшему к очень древнему и благородному роду. Он, кстати, был далеко не самым плохим хозяином, с точки зрения арендаторов.
Через каждые два десятка шагов Торнпайп останавливал повозку, оглядывался и принимался кричать:
— Королевские марионетки... марионетки!
Бог мой, что за глотка! Ее так и хотелось смазать хорошенько машинным маслом.
Никто не выходил из лавок, ни одна голова не высовывалась из окон. Правда, на прилегающих улочках нет-нет, да появлялись какие-то фигуры в рубище, и тогда из лохмотьев высовывались изможденные, изголодавшиеся лица, с воспаленными покрасневшими глазами, бездонными и пустыми. Кроме того, как из-под земли выскакивали и детишки, почти совсем голые, и пять-шесть из них отважились наконец приблизиться к повозке Торнпайпа, когда она остановилась на главной аллее площадки для игры в шары. И все в один голос завопили:
— Коппер... коппер![13]
Предмет их вечных вожделений — медная монетка, часть пенни[14], самая ничтожная по стоимости. Но к кому же они обращались, эти ребятишки? К человеку, который и сам-то нуждался в милостыне! Несколькими угрожающими жестами, к тому же свирепо выкатив глаза, он отогнал малышей, которые сочли за лучшее держаться на почтительном расстоянии от его кнута и еще дальше — от клыков его собаки, настоящего дикого зверя, доведенного до исступления плохим обращением.
Торнпайп был просто вне себя. Он видел, что все его призывы — крик вопиющего в пустыне. Никто не спешил к королевским куклам. Пэдди[15] — такое же олицетворение ирландца, как Джон Булль[16] англичанина, — не проявлял никакого интереса. И вовсе не из-за недостатка уважения к августейшей королевской фамилии. Отнюдь! Просто ирландец не любит, вернее ненавидит всей многовековой ненавистью угнетенного, лишь одного человека — своего лендлорда. Даже бывшие крепостные в России не были так унижены, как Пэдди. И если он приветствовал О'Коннела[17], великого патриота, то только потому, что тот отстаивал права Ирландии, установленные актом Тройственного союза в 1806 году[18]. Оценил он также, что позже энергия, выдержка и политическая смелость этого государственного деятеля обеспечили принятие билля[19] об освобождении 1829 года[20]. И наконец, разве не благодаря его непреклонной позиции Ирландия, эта английская Польша, особенно католическая Ирландия[21], получила относительную свободу? Поэтому мы полагаем, что Торнпайп поступил бы гораздо лучше, представив своим соотечественникам О'Коннела, что, впрочем, отнюдь не уменьшало народной любви к изображению ее милостивого величества. По правде говоря, Пэдди предпочитал — причем явно — видеть портрет ее величества на денежных знаках, кронах[22], полукронах, шиллингах[23], однако именно этот портрет — произведение британского монетного двора — бывал в карманах ирландцев редким гостем.
11
Англосаксы — общее название германских племен, завоевавших Британию в V — VII веках (по преобладающим племенам англов и саксов); к X веку сложились в народность, которая после смешения с другими германскими народами положила начало английской нации.
14
Пенни — мелкая английская монета, 1/12 часть шиллинга; с конца XVII века чеканилась из меди, а с 1860 года — из бронзы.
15
Пэдди (Падди) — уменьшительное от имени Патрик, одного из самых распространенных в Ирландии.
16
Джон Булль — прозвище типичного англичанина (при этом само слово «Булль» означает в английском языке быка, а также биржевого спекулянта, играющего на повышение).
17
О'Коннелл Даниэл (1775 — 1847) — адвокат по профессии, лидер либерального крыла в ирландском национально-освободительном движении, член палаты общин английского парламента, внесший очень большой вклад в улучшение положения своей родины. В 1841 году был инициатором создания Национальной ассоциации рипилеров, добивавшихся отмены англо-ирландской унии конституционным путем.
18
«Акт Тройственного союза» — автор имеет в виду «Акт об унии», ликвидировавший парламентскую автономию Ирландии и упразднивший ирландский парламент; однако этот акт вступил в силу 1 января 1801 года.
19
Билль
20
Билль об освобождении 1829 года — принятый английским парламентом билль о равноправии католиков, по которому присягнувшие на верность английскому королю ирландские католики получали политические права.
21
Католическая Ирландия — вся современная Ирландская Республика, а также южная часть Ольстера.
23
Шиллинг — английская денежная единица, 1/20 часть фунта стерлингов (до введения метрической системы); в XIX веке шиллинги чеканились из серебра.