— Конечно, и мы еще посмотрим, кому она достанется, эта бутылка!
Но когда Грип захотел выйти из своей комнатушки, он не сумел даже шагу ступить. Дверь была заперта снаружи.
Под сильнейшим напором дверь затряслась, однако все же не поддалась, к огромной радости всей банды, хором кричавшей внизу:
— Эй! Грип!..
— Эй! Малыш!..
— За ваше здоровье!
Не осилив двери, Грип, как обычно, смирился и попытался успокоить младшего товарища, впавшего в неистовую ярость.
— Ладно! — сказал он. — Ну их, этих негодяев!
— О! Не отдубасить их как следует! Так все и оставить?
— А что это даст?.. Держи, Малыш, я тебе оставил картошки... Поешь лучше...
— Я не голоден, Грип!
— Все равно поешь, а потом зароемся в солому и поспим.
Это было лучшее из всего, что можно было бы придумать после ужина, увы, столь скудного.
Если Каркер и запер дверь каморки, то только потому, что не хотел, чтобы его беспокоили в этот вечер. Грип посажен под замок, значит, можно в свое удовольствие попользоваться бутылкой джина, тем более что и Крисс не возражала, лишь бы ей выделили ее долю.
И вот уже джин наполняет чашки. Что за крик, что за вопли! Им и надо-то было совсем чуть-чуть, этим бездельникам, чтобы напиться, за исключением, быть может, Каркера, который уже пристрастился к крепким напиткам.
Что и не замедлило случиться. Бутылка опустела лишь наполовину (хотя Крисс пила прямо из горлышка), а орава была уже пьяна. И вся эта пьяная оргия не могла вывести господина О'Бодкинза из состояния обычного безразличия! Какое ему дело до того, что происходит внизу, когда сам он находится наверху, рядом со своими коробками и книгами?.. Да даже трубный глас Божьего суда не смог бы отвлечь его!
И тем не менее вскоре достопочтенному джентльмену пришлось все-таки оторваться от своего бюро — не без явного ущерба для столь дорогой его сердцу бухгалтерской отчетности!
Выпив полтора галлона джина из трех, содержавшихся в бутылке, большинство бездельников свалились на солому, если не сказать на навоз. Там бы они и заснули мертвецким сном, если бы Каркеру не пришла в голову мысль устроить «брюло». «Брюло» — это разновидность пунша. Вместо рома в кастрюлю наливают джин, поджигают, он, естественно, загорается, и в таком виде, горящим, его пьют.
Именно это и придумал Каркер, к вящему удовольствию старухи Крисс и двух-трех собутыльников, еще державшихся на ногах. Конечно, для настоящего «брюло» не хватало нескольких других добавок, однако воспитанники «рэгид-скул» не отличались требовательностью.
Когда джин был вылит в чугунок — единственную емкость, имевшуюся в распоряжении старухи Крисс, — Каркер взял спичку и поджег напиток.
Как только голубоватое пламя осветило зал, те из оборванцев, кто еще держался на ногах, устроили дикий хоровод вокруг чугунка. Если бы кто-нибудь проходил в этот момент по улице, то он посчитал бы, что в школе поселился целый легион[79] чертей. Но, по правде говоря, квартал бы пустынен в эти ночные часы.
Вдруг внутри дома промелькнул яркий отблеск. Неосторожный шаг — и один из оборванцев опрокинул емкость, откуда вырвались горящие пары джина, жидкость разлилась по соломе и растеклась по всему залу, вплоть до самых отдаленных углов. В одно мгновенье огонь охватил все, как если в зале устроили фейерверк. Те, кто покрепче, мгновенно протрезвели от шума и треска бушующего пламени; они успели лишь распахнуть дверь, подхватить старуху Крисс и вывалиться на улицу.
Грип и Малыш от пронзительных криков проснулись; увы, напрасно бедняги пытались вырваться из комнатушки, заполненной удушливым дымом.
Языки пламени над школой были замечены. Несколько жителей с ведрами и лестницами поспешили на помощь. К счастью, «рэгид-скул» стояла на отшибе и ветер, дувший с противоположной стороны, никоим образом не угрожал зданиям, стоявшим напротив.
Однако надежды отстоять этот ветхий домишко было мало и следовало подумать о его обитателях, которым огонь уже перекрыл все выходы.
Вдруг открылось окно в комнате, выходившей на улицу.
Окно кабинета господина ОЪодкинза! Туда вот-вот могло ворваться4 пламя! Директор выглядел совершенно растерянным и буквально рвал на себе волосы.
Не подумайте только, что он был обеспокоен тем, все ли воспитанники были вне опасности... он не думал даже о спасении собственной жизни.
— Мои книги... мои книги!.. — кричал он, отчаянно размахивая руками.