Ребятишки мои работали, как часы. Майки в рубке не было, а Вандерхузе с Комовым составляли экстренную радиограмму на базу. Они спорили.
- Это не информация, Яков, - говорил Комов. - Вы же лучше меня знаете: существует определенная форма - состояние корабля, состояние останков, предполагаемые причины крушения, находки особого значения... ну и так далее.
- Да, конечно, - отвечал Вандерхузе. - Но согласитесь, Геннадий, вся эта проформа имеет смысл только для биологически активных планет. В данной конкретной ситуации...
- Тогда лучше вообще не посылать ничего. Тогда давайте сядем в глайдер, слетаем туда сейчас же и сегодня же составим полный акт...
Вандерхузе покачал головой.
- Нет, Геннадий, я категорически против. Комиссии такого рода должны состоять из трех человек как минимум. А потом, сейчас уже стемнело, у нас не будет возможности произвести детальный осмотр окружающей местности... И вообще такие вещи надо делать на свежую голову, а не после полного рабочего дня. Как вы полагаете, Геннадий?
Комов, сжав тонкие губы, легонько постучал кулаком по столу.
- Ах, как это некстати, - произнес он с досадой.
- Такие вещи всегда некстати, - утешил его Вандерхузе. - Ничего, завтра утром мы отправимся туда втроем...
- Может быть, тогда сегодня вообще ничего не сообщать? - перебил его Комов.
- А вот на это я не имею права, - сказал я с сожалением Вандерхузе. Да и зачем нам это - не сообщать?
Комов встал и, заложив руки за спину, посмотрел на Вандерхузе сверху вниз.
- Как вы не понимаете, Яков, - уже с откровенным раздражением произнес он. - Корабль старого типа, неизвестный корабль, бортжурнал почему-то стерт... Если мы пошлем донесение в таком виде, - он схватил со стола листок и помахал им перед лицом Вандерхузе, - Сидоров решит, что мы не хотим или неспособны самостоятельно провести экспертизу. Для него это еще одна забота - создавать комиссию, искать людей, отбиваться от любопытствующих бездельников... Мы поставим себя в смешное и глупое положение. И потом, во что превратится наша работа, Яков, если сюда явится толпа любопытствующих бездельников?
- Гм, - сказал Вандерхузе. - То есть, иначе говоря, вы не хотите скопления посторонних на нашем участке. Так?
- Именно так, - произнес Комов твердо.
Вандерхузе пожал плечами.
- Ну что ж... - Он подумал немного, отобрал у Комова листок и приписал к тексту несколько слов. - А в таком виде пойдет? "ЭР-два базе, скороговоркой прочитал он. - Экстренная. В квадрате сто два обнаружен потерпевший крушение земной корабль типа "Пеликан", регистрационный номер такой-то, в корабле останки двух человек, предположительно мужчины и женщины, бортжурнал стерт, подробную экспертизу... - тут Вандерхузе повысил голос и значительно поднял палец, - начинаем завтра". Как вы полагаете, Геннадий?
Несколько секунд Комов в задумчивости покачивался с носка на пятку.
- Ну что ж, - проговорил он наконец, - пусть будет так. Что угодно, лишь бы нам не мешали. Пусть будет так.
Он вдруг сорвался с места и вышел из рубки. Вандерхузе повернулся ко мне.
- Передай, Стась, пожалуйста. И пора уже обедать, как ты полагаешь? Он поднялся и задумчиво произнес одну из своих загадочных фраз: - Было бы алиби, а трупы найдутся.
Я зашифровал радиограмму и послал ее в экстренном импульсе. Мне было как-то не по себе. Что-то совсем недавно, буквально минуту назад, вонзилось в подсознание и мешало там, как заноза. Я посидел перед рацией, прислушиваясь. Да, это совсем другое дело - прислушиваться, когда знаешь, что в корабле полно народа. Вот по кольцевому коридору быстро прошагал Комов. У него всегда такая походка, словно он куда-то спешит, но вместе с тем знает, что мог бы и не спешить, потому что без него ничего не начнется. А вот гудит что-то неразборчивое Вандерхузе. Майка отвечает ему, и голос у нее обыкновенный - высокий и независимый, видимо, она уже успокоилась или, по крайней мере, сдерживается. И нет ни тишины, ни пустоты, ни мух в паутине... И я вдруг понял, что это за заноза: голос умирающей женщины в моем бреду и умершая женщина в разбитом звездолете... Совпадение, конечно... Страшненькое совпадение, что и говорить.
3. ГОЛОСА И ПРИЗРАКИ
Сколь это не удивительно, но спал я как убитый. Утром я, по обыкновению, поднялся на полчаса раньше остальных, сбегал на кухню посмотреть, как там с завтраком, сбегал в рубку посмотреть, как там мои ребятишки, а потом выскочил наружу делать зарядку. Солнце еще не поднялось над горами, но было уже совсем светло и очень холодно. Ноздри слипались, ресницы смерзались, я изо всех сил размахивал руками, приседал и вообще спешил поскорее отделаться и вернуться на корабль. И тут я заметил Комова. Сегодня он, как видно, встал раньше меня, сходил куда-то и теперь возвращался со стороны стройплощадки. Шел он против обыкновения неторопливо, словно бы задумавшись, и в рассеянности похлопывал себя по ноге какой-то веточкой. Я уже заканчивал зарядку, когда он подошел ко мне вплотную и поздоровался. Я, естественно, тоже поздоровался и вознамерился было нырнуть в люк, но он остановил меня вопросом:
- Скажите, Попов, когда вы остаетесь здесь один, вы отлучаетесь куда-нибудь от корабля?
- То есть? - Я удивился даже не столько его вопросу, сколько самому факту, что Геннадий Комов снизошел заинтересоваться моим времяпрепровождением. У меня к Геннадию Комову отношение сложное. Я его недолюбливаю.
- То есть ходите вы куда-нибудь? К болоту, например, или к сопкам...
Ненавижу эту манеру, когда с человеком разговаривают, а сами смотрят куда угодно, только не на человека. Причем сами в теплой дохе с капюшоном, а человек в спортивном костюмчике на голое тело. Но при всем при том Геннадий Комов есть Геннадий Комов, и я, обхватив руками плечи и приплясывая на месте, ответил:
- Нет. У меня и так времени не хватает. Не до прогулок.
Тут он, наконец, соизволил заметить, что я замерзаю, и вежливо указал мне веточкой на люк, сказав: "Прошу вас. Холодно". Но в кессоне он меня остановил снова.
- А роботы от стройплощадки удаляются?