«Скольких же таких дядей ты уже видел здесь за свою еще короткую жизнь?» - неожиданно мелькнула у меня мысль. И лишь спустя секунду я понял, что так оно, скорее всего, и было. Ребенок же подошел к маленькому настенному шкафчику, стоящему почему-то на полу, подергал дверцу, не выпуская сухарь изо рта. Неожиданно дверца отвалилась, чуть не ударив ребенка по ногам. Из шкафчика вывалилась жестяная банка из-под дешевого кофе, покатилась по полу. Бледное лицо малыша тронула едва заметная улыбка. Он поковылял за банкой – видимо, принял ее за какую-то игрушку. Я, глядя на него, почему-то испытал нечто что-то вроде шока. Хотя впечатлительным человеком меня назвать вряд ли можно. Сунул сигарету в рот, прикурил. Малыш, тем временем, догнав остановившуюся банку, принялся похлапывать по ней тонкой ручонкой. У банки отвалилась крышка, наружу высыпалось что-то белое, вроде как мука.
- Саха! – в голосе малыша мне почудились радостные нотки. И он запустил в муку свободную ручонку. Другой он крепко держал сухарь. Повернулся ко мне - его лицо светилось неподдельными радостью и счастьем: - Саха!
- Нет, малыш, это не сахар! – я подхватил его и убрал чуть в сторону от банки.
Вопреки моим ожиданиям, ребенок не стал повторять попытки дотянуться до банки. Лишь с тоской посмотрел на рассыпанную по полу муку, которую он принял за сахар, потом перевел взгляд на меня. Черт побери, я до сих пор не могу забыть этого взгляда! Так мог смотреть взрослый человек, но никак не ребенок! Тем более, не полутора-двух лет от роду! Во взгляде ребенка, которым он наградил меня, читалась взрослая серьезность, какое-то то ли сожаление, то ли осуждение… Взгляд проникал, казалось, в самые потаенные участки моей души…
Развернувшись, малыш потопал в комнату, где спала его мама. Переполненный памперс мешал ему идти прямо, поэтому малыш кривил ноги, походка у него выходила косолапой. Огонек сигареты обжог мне пальцы. Я выбросил окурок в окно и прикурил новую сигарету. Курил глубокими затяжками, пытаясь привести себя в норму. Неожиданная встреча с этим ребенком почему-то потрясла меня…
Когда спустя минут пять я вошел в комнату, малыш, лежа рядом со своей матерью, спал. От памперса, начавшего протекать, на простыне появилось мокрое пятно. Я собрал свою одежду, оделся. Что я мог сделать? Разбудить непутевую мамашу, прочитать ей мораль? Заставить ее хорошо обращаться с ребенком? Тогда вопрос, который мог последовать за этим – а кто я такой, чтобы указывать ей? Логичный, кстати, вопрос…
Единственное, что я сделал тогда – уходя, оставил тысячную купюру на столе в кухне. Надеюсь, что непутевая мамаша, проснувшись и найдя деньги, поняла, для кого они были предназначены. Надеюсь, что этот ребенок хоть что-то получил с них… Мысли о том, чтобы сходить в магазин и принести несколько пакетов с продуктами для малыша, у меня тогда почему-то не возникло. Я ушел, мягко прикрыв за собой дверь, чтобы не грохнуть ею…
…С тех пор прошло несколько лет. За эти прошедшие годы я видел многое, узнавал разных людей – и хороших, и плохих. Но ни у кого из них я не встречал такого ясного и чистого взгляда, как у того малыша, которым он наградил меня тогда, стоя возле стола, пытаясь разжевать корку черствого хлеба… У многих людей я встречал во взглядах радость, горе, ненависть, отчуждение. Но никто из этих людей не мог сравниться тем малышем, с его серьезностью во взгляде, со взрослым осуждением этой поганой жизни, с которой началась его жизнь…
Мне часто снился этот малыш. Снился взгляд, которым он смотрел на меня тогда. И даже сейчас, спустя несколько лет после того случая, я корю себя, что ничего не предпринял тогда. Что не сделал ничего, чтобы помочь ребенку, чтобы хоть как-то облегчить его жизнь, которая началась без детства… И, хотя я понимаю разумом, что я был и являюсь сейчас абсолютно никем для него, но сердце почему-то начинает сжиматься, когда я вижу этого малыша во сне. И еще я не могу себе простить того, что просто ушел тогда. Даже стараясь, чтобы не хлопнула входная дверь…