– Я очень хочу поговорить о вас, – произносит он и глушит двигатель.
Вскидываю бровь и улыбаюсь.
– Я могу не принимать участия в этой увлекательной беседе? Я вот хочу поговорить о размножении моллюсков.
Миллиардер кладет голову на руль, поверх рук.
– У моего отца – рак. Мама умерла, когда мы со Славой ещё песок горстями ели. Стоило чуть подрасти, как я взвалил на себя всю ответственность. Серьёзный был не по годам, постоянно учился, водил Славу в школу, всё делал по дому, помогая отцу. В университете уже работал, брат тоже поступил учиться, отец давно пришёл в себя после утраты, но привычка, что я всё делаю за всех и решаю любые вопросы осталась. Чего не коснись. Я продолжал платить за обучение брата и помогать отцу. Не совершайте моих ошибок. Не убивайте своё время, стройте свою семью. Надёжную, – поджимает губы и выходит.
Делаю несколько вдохов, тянусь к ручке, как дверь распахивается: Прадов подаёт мне руку.
– Мой любимый ресторан, – комментирует мужчина. – Лучшая кухня на Крите. Здесь подают петуха в пиве.
– Звучит, как размножение моллюсков. Не очень, – кривлюсь в ответ, вызывая робкую улыбку мужчины.
– А вы планируете учиться? – он распахивает для меня дверь заведения и пропускает вперёд.
– Давно. Только, когда появилась реальная возможность поступить, растерялась. Хотела на искусствоведа, но засомневалась. – Я озираюсь по сторонам, отмечая, что и этот ресторан атмосферный. Много дерева, разных баночек со специями, сушёные травы…
– Чем вызваны сомнения? Ваша бабушка была заслуженным сотрудником Государственного исторического музея. Экспертом во многих вопросах, которые касались искусства, даже определяла подлинность некоторых картин и икон, – гордо произнёс мужчина, словно это его бабушка или…
– Подожди… Вы что, знакомы с ней? То есть, знали? – удивлённо посмотрела на него, усаживаясь за стол.
Прадов загадочно улыбнулся.
– На третьем курсе, наша группа отправилась на экскурсию в этот музей. Нина Федоровна проводила её сама. Помню, под каким впечатлением был от этой женщины, особенно, когда она заговорила на французском, ведь сам изучал этот язык. Женщина увидела во мне родственную душу и после окончания экскурсии пригласила к себе в кабинет на чашку чая. Мы долго говорили на языке, вытягивая гласные и совершенствуясь в произношении, – мужчина мечтательно улыбнулся и протянул мне меню. – После этого я стал заходить к ней в гости, но не так часто, как мне бы хотелось. Всё времени не было. Глупый был. Мы ведь почему-то считаем, что люди живут вечно. Когда Нина Фёдоровна умерла, я даже не знал…
– Я хочу стать дизайнером-модельером, – скрывая горечь и грусть, произнесла я. Воспоминания о бабушке никогда не давались мне легко. Всегда сжимается сердце, и простая радость об этом замечательном человеке грозит перерасти в истерику. Слишком много дала мне эта сухенькая, уверенная и целеустремлённая женщина, чтобы я просто смирилась с её «уходом». Слишком рано она умерла…
– Интересно, – задумчиво произнёс Прадов. – Алиса, надо сделать заказ, – прошептал он. Только сейчас заметила стоящую рядом черноволосую женщину в переднике и блокнотом в руках.
– Порцию чаниотико буреки, тыквенный суп и зелёный чай с пряностями. Спасибо, – вежливо улыбаюсь и отдаю меню. Мужчина заказывает себе мясо в горшочке, свежий салат из спаржи и апельсиновый сок.
– Покажешь свои рисунки? То, что ты умеешь шить, я уже убедился, – усмехается мужчина, сцепляя руки в замок.
Вывожу узоры ногтем на столе, подперев голову ладонью. Я не знаю. Я не с кем не делилась своими рисунками, да и планами на жизнь. Но моё нахождение на проекте, вроде как обязывает общаться с мужчиной, быть открытой.
– Я ещё не определилась. Может это будет ландшафтный дизайн, – уклончиво отвечаю и перевожу взгляд на стену.
Прадов смотрит внимательно. Изучает.
– Какие языки ты ещё знаешь?
– Только английский.
– Почему? А как же память о бабушке? Французский? – удивляется мужчина.
– Я понимаю, но не говорю. Точнее, говорю, если очень надо, совсем чуть-чуть, – складываю пальцы, показывая это «чуть-чуть».
– Ты была в Париже?
–Нет. И если была бы возможность куда-то поехать, Париж был бы последним в списке, – кривлюсь в ответ.
– Почему?
Ему, правда, интересно, поверить не могу.
– Этот город слишком сладкий для меня. Романтичный. Все эти голуби, Эйфелева башня, Елисельские поля. Я задохнусь ванилью и ощущением совершенства, – прячу улыбку и жалею, что не распустила волосы, за которыми можно спрятать глаза.
Прадов осторожно приподнимает мою голову за подбородок, отчего смущаюсь ещё сильнее.