Так что пока я довольствуюсь лишь тем, что буду делить с ней стену спальни на втором этаже нашего нового дома — что отличается от расположения комнат в предыдущем доме — по крайней мере, до тех пор, пока она не забеременеет и мы не сможем раскрыть наши отношения. Родители будут вынуждены принять нас как пару, как новую самодостаточную семью, даже если это их огорчит.
Я с некоторым нетерпением жду своего счастливого часа в Тахо, представляя, какого цвета стринги она выбрала на этот раз. Проходит совсем немного времени, и Бекка начинает извиваться, как я и предполагал. Я незаметно раздвигаю колени все шире и шире, подталкивая ее ближе к стопке коробок, чтобы у нее оставалось еще меньше места.
В конце концов, она поворачивается и с горящими глазами рявкает на меня: — Да прекрати растопыриваться, черт побери!
Ах, это будто глоток прохладной воды в юго-западной пустыне, когда она смотрит на меня своими ледяными нефритовыми глазами, даже если они прищурены от раздражения.
— Если тебе нужно больше места, — я приподнимаю колени, и она хмурится, прежде чем скрестить руки на груди и снова отвернуться, чтобы смотреть на коробки.
Проходит еще десять минут, и Бекка начинает пытаться вытянуть ноги, так же безуспешно, как и вчера. У меня слюнки текут, когда я представляю, как снова прикоснусь к ее обнаженным бедрам. Мой член извергает сперму на мои красные спортивные шорты, когда я думаю об этом.
Я перебрасываю ее темно-русые волосы — которые она сегодня оставила распущенными — через плечо и наклоняюсь к ее уху.
— У тебя снова болят мышцы, мамочка? Я могу помочь тебе с этим.
— Фу, Самир! Почему ты меня так называешь? И, нет, я… я в порядке, — говорит она, снова извиваясь и морщась.
Я просовываю левую руку под ее колено и кладу его на свою правую ногу, раздвигая ее, прежде чем погладить ладонью ее бедро и провести большим пальцем по мышцам.
Я сжимаю внутреннюю поверхность ее бедра, слегка надавливая тыльной стороной ладони на ее киску, гадая, влажная ли она, а если же нет, то, возможно, мой массаж сделает ее влажной и подготовленной, как это было вчера.
Бекка расцепляет руки, откидывает голову назад, закрыв глаза, и стонет, пока я провожу манипуляции с этой областью, надавливая все сильнее и сильнее, пока ее челюсть не отвисает, и она не приподнимает бедра, прижимаясь киской к моей ладони.
— Вот и все, мамочка. Приятное ощущение, не так ли?
Сразу происходят две вещи: глаза Бекки распахиваются, и она шепотом кричит: — Господи Иисусе, Самир! Не называй меня так, — в то время как я быстро просовываю руку под пояс ее леггинсов и засовываю средний палец так глубоко, как только могу, в ее — да, черт возьми! — скользкую киску.
Она может злиться на меня сколько угодно, но ее влагалище точно этого не делает. Как и ее бедра, когда она извивается, пока я нежно обвожу ее клитор большим пальцем.
— Самир, о Боже, почему ты так поступаешь со мной? — спрашивает она, ее грудь быстро поднимается и опускается, когда я ввожу в нее второй палец и сжимаю его, усиливая давление на ее клитор. — Ты ненавидишь меня.
Я покусываю ее шею, затем ухо, стараясь не тянуть за маленькую серебряную сережку, и вдыхаю пьянящий аромат ее лосьона для тела. Пришло время расставить все точки над i, пока я буду держать ее взаперти в машине следующие шесть часов, продолжая ласкать ее клитор, вынимая пальцы и снова полностью погружая их внутрь.
— Я не испытываю к тебе ненависть, Бекка. И никогда этого не делал. Я влюблен в тебя, — признаюсь я, немного задыхаясь от ошеломляющей глубины того, что она значит для меня.
Она единственная девушка, которая когда-либо владела моим сердцем. Единственная девушка, которая когда-либо будет владеть им.
Глава 5
Самир
Бекка моргает несколько раз.
— Нет, это не так. Если бы ты любил меня, то не вел бы себя словно озлобленный придурок.
Я целую ее в раскрасневшуюся щеку, желая, чтобы она чуть повернула голову, чтобы я смог поцеловать ее сочные губы.
Я замедляю свои толчки, проводя кончиками пальцев по особому местечку ее внутренней стенки, отчего ее стоны становятся хриплыми.
— Мне жаль. Да, я действительно злюсь, но не на тебя. Только не на тебя. И я не хотел быть таким придурком.
С удивительной мягкостью она спрашивает: — Почему ты злишься?