Он ответил не сразу, хотя лицо его выглядело беспристрастным.
— Чего ты добиваешься, Делла? Хочешь похвастать тем, что все знаешь? О да, конечно, ты, как рентген, просвечиваешь всех насквозь.
Это был другой Джозеф. Она и не представляла, что он может быть таким.
— Если уж на то пошло: отчего умер твой муж? Думаю, от тоски, денно и нощно слушая твой треп.
Укол попал в цель.
— Как ты смеешь, Джозеф!
Он поднял руку, пытаясь остановить ее. Это подействовало.
— Смею, очень даже смею, слушая твою болтовню. Разве ты не понимаешь, как мне тяжело? Я знал Киру, хорошо знал. Она приходила к нам в дом. Мне она нравилась.
Его голос на сей раз звучал эмоционально, и Делла засомневалась, надо ли было затевать этот разговор.
— Послушай, Джо…
— Нет, это ты послушай, Делла. Перестань морочить мне голову. Перестань терроризировать меня!
Он понимал, что движет ею, но это его не волновало.
— Все, дорогая. Я ухожу к своему очагу, к своему бедному сыну.
Громкий звонок мобильника, избавил ее от ответа.
— О Боже! — на ее лице отразилось потрясение.
— В чем дело, Делла?
— На Малыша Томми произошло нападение. Он в больнице, Джо, и по всем признакам в тяжелом состоянии.
Джозеф резко затормозил.
— Кто? Кто сделал это?
Он остановился у обочины, пропуская другие машины, и несколько минут тупо смотрел перед собой. Затем, перегнувшись через нее, открыл дверцу автомобиля.
— Выходи.
— Что?
— То, что слышала. Выходи из машины.
В его голосе было что-то, испугавшее ее. Она вышла. Затем он уехал, оставив ее одну.
Через некоторое время она рыдала в мобильник, а ее дочь никак не могла понять, что случилось с матерью.
Ди Бакстер размышлял о преждевременной отставке. Недавнее нападение на Томми Томпсона наделало много шума — пресса любит такие дела. Главное — все знали, чьих рук это дело, но у Джон-Джона Бруера полный паб свидетелей, готовых подтвердить, что он был там во время налета.
Ди Бакстер знал, что Томми обвиняют в педофилии. Он даже проверил его по базе данных, но ничего не обнаружил. Но слухи породили действия — и вот теперь Малыш в ожоговом отделении Биллерикской больницы, а ему, Ди Бакстеру, предстоит расхлебывать это дело.
Джозеф Томпсон тоже ударился в бега. Почему? Из страха, что его обвинят вместе с сыном? Или за этим кроется нечто более серьезное? Чтобы ответить на поставленные вопросы, нужно вначале найти его.
Бдительный Джон-Джон не сделал ничего хорошего, однако люди считают его героем.
Но Ди Бакстер в любом случае выведет этого парня на чистую воду. Поживем — увидим.
Джоани не хотела верить тому, что говорит сын.
— Послушай, мама, он настоящий педофил! — И он, и его отец! Их уже застукали за этим, но они выплатили шальные деньги, чтобы заткнуть рот матери пострадавшей девочке. Муж у нее сидит, сама она — та еще баба, и вот решила смыться с концами. Деньги дали ей возможность сделать это. Я по-прежнему пытаюсь найти ее, и, когда мне это удастся, я точно узнаю, что произошло. Но один из Томпсонов знает, где зары… где наша Кира!
Он вовремя осекся, чуть было не сказав «зарыта», но Джоани все равно догадалась. Странно, но она не заплакала. Видимо, у нее больше не было слез.
Она налила себе водки и залпом выпила ее. Затем, взяв в руки бутылку, ушла в спальню, закрыв за собой дверь.
— Это не поможет, мама!
Джон-Джон кричал.
Она открыла дверь и печально спросила:
— Ты можешь предложить что-нибудь лучшее?
Она потеряла последнюю надежду, Джон-Джон понимал это.
Он оглядел квартиру. Все, что Джоани хранила в шкафу, теперь валялось на полу. Она рассматривала эти предметы перед его приходом. Она вспоминала счастливые дни в окружении детей, свои «званые обеды», которые они так любили. Она фантазировала каждый раз, когда хотела приободриться. Но теперь ничего этого не будет — кроме воспоминаний ценой в несколько сот фунтов.
Джон-Джон опустился на колени, поднял с полу серебряный нож для тортов, прижал его к груди и расплакался, как ребенок.
Малыш Томми находился в критическом состоянии. Он был сильно обожжен и зверски избит. По больнице ходили слухи, что он — сексуальный маньяк, и даже медсестры, которые обязаны проявлять сострадание по долгу службы, не могли дотрагиваться до него, не воскресив в памяти образ Киры Бруер.
Лицо девочки теперь было знакомо каждому. И глядя на человека, виновного в происшедшем, они полагали, что возвращают к жизни убийцу.
У полицейского, находившегося у постели Малыша, были на этот счет свои мысли. Если Джон-Джон Бруер с дружками появится здесь, чтобы завершить свое дело, он не будет препятствовать этому. Пусть эта туша умрет в агонии. Это все, что он мог пожелать.