Ди Бакстер вздохнул. У него разыгралась язва. Боль пронизывала его насквозь, но хуже всего было то, что он понимал: парень прав.
— Джон-Джон, ты не можешь вершить правосудие своими руками.
— Но я и не делаю этого! Кто-то другой старается за меня. О, мистер Бакстер, если бы не этот смельчак, Малыш Томми по-прежнему наслаждался бы жизнью! — Джон-Джон находился в явном возбуждении. — И не смейте говорить мне, что я вершу правосудие. Ваши люди и раньше пытались шить мне дело. Черт с ним, с этим Томми. Сдохнет — не жалко. Надеюсь, что и его отца постигнет такая же участь!
Ди Бакстер в течение нескольких секунд испытывающее смотрел на него, а затем произнес:
— Могу я тебе доверить кое-что, Джон-Джон?
Юноша не ответил — он не знал, о чем идет речь.
Ди Бакстер понимал, что идет против закона, но он просто обязан ввести парня в курс дела.
Он положил на стол перед Джон-Джоном папку и спокойно сказал:
— Я пойду выпью чаю, а ты взгляни на это. Может, и найдешь кое-что для себя интересное.
— Взглянуть? Зачем?
Ди Бакстер равнодушно пожал плечами.
— Допустим, из любопытства.
— Провоцируете меня?
— Нисколько!
Он поднялся.
— Может, тебе тоже чайку?
Джон-Джон кивнул.
Когда Ди Бакстер вышел, он некоторое время смотрел на папку, не зная, что делать. А вдруг фараон хочет его подставить? Скажет потом, что подозреваемый рылся в секретных документах полиции. Да нет, не похоже…
Любопытство, однако, взяло верх — папка была открыта. Там, внутри, лежал один-единственный лист бумаги: это было медицинское заключение на Томми Томпсона.
Джон-Джон дважды перечитал его и вложил обратно в папку. Поднявшись, он быстро вышел из комнаты.
Ди Бакстер вернулся с чаем и, обнаружив, что в комнате никого нет, довольно улыбнулся. Затем он взял в руки документ.
В нем говорилось, что Малыш Томми не может заниматься сексом. Его половые органы недостаточно развиты, а те лекарства, которые он принимал, сократили то малое, что имелось. Кроме того, психиатры утверждали, что он не проявляет интереса к сексу.
Бедный Малыш Томми фактически был евнухом.
Делла пошла в полицию и рассказала о том, что с ней произошло. Мало того что этот мерзавец высадил ее из машины, так он, оказывается, забрал из дома ценные вещи. В том числе деньги, которые лежали на виду.
Она считала его виновным во всех грехах. И не собиралась скрывать этого.
Новость разнеслась по округе к половине шестого вечера. Теперь Джозеф был обречен: его фотографию показали в новостях, а на следующий день поместили в газетах.
Но, подобно Кире Бруер, он бесследно исчез.
Лиз Паркер лежала рядом с Джон-Джоном, наслаждаясь близостью. Он пришел к ней еще днем, и они предались сексуальным утехам.
— Хочешь пива, Джон-Джон?
Он кивнул.
Она достала из маленького холодильника две банки с пивом и нырнула под одеяло. Джон-Джон передал ей свою сигарету с марихуаной.
— С тобой все в порядке, Джон-Джон?
Он засмеялся.
— В полном! Сестренка пропала, наверное, ее уже нет в живых, а я тут блаженствую.
Она погладила его по плечу.
— Не язви, Джон-Джон.
Глядя на ее полудетское личико, он вдруг почувствовал себя виноватым.
— Извини, Лиз.
Это было сказано с таким чувством, что она чуть не заплакала.
— Нет, это ты извини меня. Твоя сестренка была такой милой…
— А тебе приходилось видеть мою сестру? — спросил Джон-Джон.
Лиз взглянула ему в лицо:
— Я видела ее пару раз. Она была с мамой, здесь, поблизости.
Он нахмурился.
Лиз потеснее прижалась к нему. От ее тела пахло чистотой. Трудно поверить в то, что она — проститутка.
Он оглядел ее комнатушку, обставленную убогой мебелью. А впрочем, мебели-то и не было: стол, стул да кровать. Кровать была застлана каким-то дурацким бельем, скорее детским. «Милая девочка» — гласила яркая надпись на пододеяльнике, а посередине — смешная фигурка принцессы в съехавшей набок короне. Кире понравилось бы.
Стены оклеены обоями отвратительно зеленого цвета — никогда не скажешь, что этот цвет успокаивает…