— В смысле? — не понимает он.
— Евгения — моя сестра, и как брат я собираюсь лично следить за тем, с кем она встречается. Тем более, если речь идет о парнях.
Он немного хмурится, переваривает мои слова. Если бы кто-то спросил меня о таком дерьме, я бы сперва двинул в зубы, а потом уже разбирался, что за хрень это была: забота о сестричке или тупой развод «на слабо».
— Мне кажется, это не твое дело, — вежливо, как Мистер «Я само терпение» отвечает Тапок.
— А мне кажется, ты не понимаешь. Теперь о ней есть кому позаботиться, так что вы, детишки, будите шалить только под моим присмотром. И не дай тебе бог даже подумать о том, чтобы снять штаны и влезть к ней в койку.
По-моему, моя игра достойна Оскара.
— Мы сами разберемся, — говорит Тапок.
— Да разбирайтесь, пожалуйста, я что ли против? С ребусами.
— Мы встречаемся уже два года, — зачем-то уточняет он.
Два года, значит. И за эти два года ты эволюционировал из ботана в фитоняшку, и все ради того, чтобы присунуть моей Бон-Бон. Интересно, у тебя она тоже клянчит маленькие красные машинки? Или только мороженку?
— Мне фиолетово, сколько вы встречаетесь, — пожимаю плечами я. — Узнаю, что лезешь к ней — закопаю в саду под грушкой. Ей еще учиться, учиться и учиться.
Я понимаю, что он подбирает слова для ответа, когда дверь смотровой открывается и оттуда выходит Бон-Бон. На коленях — пластыри, ладони перебинтованы, в руках — порванные гольфы, а в глазах такая грусть-тоска, что хоть звезду с неба снимай, лишь бы дитё улыбнулось. И все это опечаленное очарование плывет мимо меня, прямиком в объятия Тапка.
— Останешься со мной? — просит она так, будто у него весь день по минутам расписан. — Поможешь с чертежами.
Он поднимает голову у нее над головой, и мы с минуту ведем немой поединок взглядами, как будто Мастер Йода и Император Палпатин.
— Может быть, если твои колени уже в порядке, сходим в кино? — предлагает поганец. — На «Звездные войны».
Она радуется с восторгом верующего, узревшего второе пришествие.
И я в эту секунду я даю себе обещание сегодня же избавиться от проклятой красной машины.
Мы едем домой, и всю дорогу я удерживаю себя от того, чтобы смотреть на «сладкую парочку». И даже врубаю громче музыку, чтобы не слышать, о чем они говорят. Правда в том, что я понятия не имею, почему меня так зацепил этот избалованный ребенок. Я терпеть не могу женщин без царя в голове, мне не интересны игры в «соблазни меня, если можешь» и я давно не в том возрасте, чтобы «умирать» из-за неразделенной симпатии. Но чем-то она меня держит, и я понимаю, что сколько бы я ни пытался это анализировать — ничего не получится.
Когда до дома остается пара кварталов, звонит Оля. Я настроен не отвечать, но она названивает. Беру трубку, коротко и сухо здороваюсь: пусть знает, что двенадцати часов недостаточно, чтобы я простил ее выходку. Мне почти хочется, чтобы она перестала вести себя, так, словно будущая свадьба превратила меня в ее собственность. Увы, раскаяния нет. Вместо него я слышу упрек в том, что она проплакала из-за меню всю ночь, что сегодня у нее важная деловая встреча, а у нее глаза покраснели и опухли. Я молча выслушиваю, кажется, бесконечный перечень претензий и ловлю себя на мысли, что единственное, чего мне в эту минуту хочется — спросить, зачем она тогда согласилась выйти за меня замуж, раз я такой херовый, куда ни ткни. Но я не спрашиваю. Когда стенания заканчиваются, я чувствую себя чуть ли не героем, что до сих пор не сорвался.
И вдруг отчетливо понимаю, что поспешил. Куда мне брак, одна женщина, постоянные отношения с перспективой размножения? Не хочу.
— Успокойся, Оля, — говорю, когда она, наконец, замолкает. — Хватит. Я позвоню.
— Когда? — всхлипывает она.
Терпеть не могу женские слезы. Не те, которые искренние, а вот эти вот натужные рыдания. Понимаю, нужно пожалеть, сказать что-то ласковое в ответ, а не могу. Ведь если она сама себя не уважает, то почему ее должен уважать я?
— Когда посчитаю нужным.
Я нарочно избегаю конкретики. Потому что, очень может быть, я позвоню ей через неделю и только затем, чтобы сказать, что женитьба ни одному из нас не доставит радости и лучше расстаться, пока не поздно. И красная машина станет отличным украшением этого печального повода.
Как только я кладу трубку, «взрывается» рабочий номер. Я быстро переключаюсь, оставляя позади и свою слетевшую с катушек невесту, и «сестричку» в объятиях Тапка. Работа — вот что всегда будет неизменной величиной в моей жизни. Сколько бы женщин не прошли транзитом через мое существование, работа всегда будет лучшей любовницей. Потому что иногда она так меня затрахивает, что я с новой силой ощущаю вкус повседневных вещей. И еще я всегда буду влюблен в эту категоричную суку, ведь она каждый раз напоминает, что мне еще есть куда расти, и в чем развиваться.