— Сения, а зачем это? Коли нужно, давай я подержу… Во мне-то сил поболи будет.
— сказала матушка, указывая на меня рукой.
— Не поможет тут сила твоя… Ведка, божью суть сквозь себя пропускает… Ты так сможешь? — усмехаясь спросила бабка, вылавливая траву из кружки пальцами и кидая прямо на пол.
Матушка удивлено посмотрела на меня, на Сению и отрицательно покачав головой, взяла тряпку с табуретки и принялась утирать, брошенную знахаркой мокрую траву с пола. Сения обошла кровать, встав в изголовье, приподняла голову, лежащей в беспамятстве женщины и стала вливать ей в рот отвар из кружки. Часть проливалась мимо, но как-то хитро прихватив ее щеки, Сения все-таки сумела влить большую часть снадобья.
— Ну, все держи крепко… Щас покойничка, не рожденного погоним… А дальше легче будет… Рук не отнимай… С тобой мне проще будет… — бормотала старуха, возвращаясь к ногам Рогнеды и беря посох в руку.
Я нахмурившись от ее слов и небрежности с которой она их произносила, сильнее надавила на живот. Лекарка тряся посохом, снова завела свой неразборчивый заунывный мотив. Меня опять начало ужасно мутить и пытаясь совладать с собой, я крепко зажмурившись, всем своим весом навалилась на женщину.
Сения монотонно бубнила себе под нос слова, которые сливались для меня в одну звуковую волну, то взмывающую на самую высокую ноту, то опадающую в самый низ. В какой-то момент ощутив пик концентрации, окружающей меня энергии, почувствовала, как она, как и тогда у идола богини, устремилась сквозь меня и проносясь через руки, вливалась в закричавшую будто от невыносимой боли Рогнеду. Часто дыша и думая лишь о том, как бы мне не оторвать руки, я ждала, точно, как и в тот раз, когда же это мука прекратиться… Меня будто распирало изнутри, было такое чувство, словно мои вены наполнены не кровью, а горячей и быстронесущейся по ним лавой, которая вот-вот прорвется сквозь кончики пальцев и выплеснется на страдающую от наших манипуляций женщину. Господи, было так больно, будто я вновь рожаю!… А это незабываемый опыт скажу я вам. Оно вроде забывается со временем, но когда испытываешь что-то подобное снова, сразу вспоминаешь, где это было и когда…
Завыв свой последний аккорд, знахарка схватив меня за рукав рубахи, резко отдернула от громко взвизгнувшей и резко затихшей Рогнеды, которая дернулась последний раз и тяжело дыша обмякла, как тряпичная кукла.
Ко мне подбежала матушка, схватив, почти потерявшую сознание меня в охапку, осела на пол, у находившейся ближе всего стены и принялась покачиваться вместе со мной, что-то бормоча. Я с трудом, из последних сил, приоткрыв глаза, смогла разглядеть, как бабка забравшись на постель меж разведенных в стороны ног Рогнеды, подняла кровавый и синюшный комок, завернула его в полотно не разглядывая, и тут уже потеряла сознание.
Пришла в себя я уже дома, на родной и привычной лавке. В избе было тихо. С улицы донесся громкий, но стремительно отдаляющийся лай Лашека. А затем окрик батьки.
— Вернулись… — подумала я. — Сколько же я спала? Время уже значит к обеду или даже больше… — решила я, выглянув в ближайшее окно, увидела солнце, перевалившее за середину небосвода окруженное кучевыми, пушистыми облаками.
Дверь открылась и в комнату на перегонки попытались втиснуться близнецы, буквально застряв в дверном проеме, они мутузили друг друга, но весьма удачно пихнув братца, Бенеш вытолкнул его обратно в сени и первым ввалился в горницу, придержав за собой дверь за ручку, чтоб Бивой не мог войти.
— А, ну живо открой, а по схлопочешь… — раздалось из-за двери.
— Ага как же, кто не успел, тот идет кормить скотину… — засмеялся возбужденный и сверкающий глазами Бенеш, удерживая дергающуюся дверь.
— Что такое? — раздался батюшкин бас из сеней.
Бенеш с этой стороны резко отпустил ручку и прыгнул на лавку, по другую сторону стола, делая вид, что он ничего не делал и пытаясь незаметно отдышаться от охватившего волнения и испуга. Дверь спокойно открылась и в косяке я увидела, проходящего в светлицу батьку и мнущегося, и виновато склонившего голову Бивоя.
— Чего опять бедокурите? Чего затеяли? — грозно спросил отец, рассматривая обоих близнецов.
Бенеш молчал и старался незаметно косится на брата, оставшегося стоять в сенях, как бы предоставляя ему возможность ответить.
— Ничего па, просто дверь, наверное, захлопнуло, никак не мог открыть… — сказал Бивой, прикрывая их общую шалость.
Бенеш же старался не смотреть батюшке в глаза и принялся, нервно ковырять столешницу.
— Вот негодники… — подумала я, улыбаясь краешками губ. — Как же приятно за ними наблюдать… Они всегда жизнерадостны и готовы к каким угодно каверзам. И вечно прикрывают друг друга перед отцом и матушкой.