Мол у нас слушок прошел, что есть у вас утица, что выпорхнуть должна, так на утицу вашу сокол нашелси, уж люба ему она больно и по сердцу пришлась.
Ну Жива ей ответила, вроде как подтверждая: — Никто против свахи не соврет, что- утица-то подросла, да больно много орлов молодых, да пригожих на нее поглядеть хотят…
Веценка встала от двери к нам присела, кивнула да говорит: — Суженого примите, а ряженую покажите…
Ну Живка поднялась да девку привела… Ладная такая невестка у тебя будет, женка, — сказал довольно батька, подмигивая Отомашу. — Входит значит в светелку, высока, стройна, сарафан на ней серебром вышит, волос в косу убран, а черен, что зола в печи. Стоит значит глазки-то в пол потупила, а все одно так и поглядывает на нас, сияет очами своими карими. Губки поджимает, щеки румянцем налилися, ну в общем как вы бабы умеете… — свернул на самом интересном описание Плеяны батька. — Я сыну то киваю, мол та девица то, ну он мне в ответ, что да эта люба… Ну, а Влас дальше выспрашивает: — Чем ваша красавица в умениях своих может похвастаться? Добрород нас подчивать стал, говорит мол: Моя девка умнешенька, прядет тонешенько, точет чистешенько, белит белешенько и сама горлинка к нашему приходу расстаралась и кушанья наготовила. Мы попробовали похвалили, да и ушла она платье менять… Вот никогда не понимал, что толку три сарафана менять, будто есть разница, если девка красивая, то и в первом видно, что хороша… — бубнил осуждающе батька, обращаясь к мужчинам за столом. Те кивали ему в ответ, соглашаясь.
— Ничего то ты не понимаешь… — отмахнулась от него матушка возясь у печи, но внимательно прислушиваясь.
Близнецы видимо подустав, вышли из-за стола и ушли на улицу.
— А дальше то что? — спросила Боянка с любопытством и нетерпеливо.
— Ну сидим значит беседу ведем, узнаем, что — да как, чем живем? Потом Веценка говорит: мол есть ли еще какие таланты? Живка опять поднялась, привела дочку ряженую всю в жемчуга да колты серебряные, она рушник и платок кружевной поднесла, нам подала и стоит опять в сторонке…Ну как обычно. — сказал небрежно батюшка. — Да кстати, они там в мешке где-то лежат, в дар тебе привезли, оценишь… — сказал немного хмельной от взвара отец матушке. — Ну мы рассматриваем, а сынок то наш с девицы глаз не сводит, прямо того глади подорвется с места… хорошо, что жених на сватовстве молчит, а то от радости и "му" бы не выговорил, — смеясь подначивал Отомаша батька. Тот в свою очередь поперхнувшись, очередной раз глотнув молока, закашлялся. Его похлопал по спине улыбающийся Благояр.
— Бать, ну чего ты… — возмутился Отомаш поднимаясь.
— А что не так что ли было? Вон все подтвердить могут… — удивляясь, смеялся над смущенным и негодующим сыном батюшка.
Отомаш встал из-за стола, обиженно стрельнул глазами в батьку, забрался на печь и повернулся к нам спиной.
— А дальше что? — спросила я.
— Ну дальше сидим значит снидаем, взвар попиваем, Живка с нами села, Плеянка опять наряжаться ушла, сидим рассказываем, чем занимаемся…, что в миру делается… ну как по обряду положено, чтоб нечисть обхитрить… — пояснил отец. — Шутки шутим, да весело в общем сидели… Ну и к главному переходим так сказать… Влас спросил: Ваш товар нам люб: наш вам люб ли?
А Добрород, хвала богам, довольный сидит:
— Для купца удалого молодца, наша девица хоть куда…
Согласился в общем… Ну мы улыбаемся, что ладно все прошло, киваем, со стола встали да на крыльцо все вышли, посовещаться что да как? Через сколько свадьбу играть и что в приданное надобно. Потом вернулись, Живка опять за дочкой ушла, привела ее ну еще краше чем была, хотя может это я уже во хмелю малость был — хихикая говорил батька, подпирая щеку кулаком. Ну спрашиваем: