— Пойдем я на нее погляжу… — тихо и неуверенно пробубнила я, сомневаясь сумею ли помочь в таких условиях.
— Зачем? Ты то, что сделать сможешь? — спросила озадаченно и удивленно сестрица, осматривая меня с головы до ног, уверенно идущую в сторону дома, где жила Франа.
— Может и ничем, но поглядеть надобно, а коли выйдет что? — сказала я.
Сестрица некоторое время смотрела мне вслед, но придя в себя от изумления, резво припустила за отдаляющейся мной.
— Ты что и вправду думаешь, что помочь сумеешь? — поглядывая на серьезную меня, спросила девочка поворачиваясь и идя спиной вперед.
— Нет… но стоять просто так, тоже не смогу, вдруг она там умрет, пока мы знахарку дождемся. — ответила сурово я, при этом думая:
— Господи… я же терапевт, я роды только в институте на практике видела, и уже не помню как их там принимать, а вдруг ее кесарить нужно? Чем я ей помогу? Тут тебе не УЗИ не антибиотиков, ничего вообще нет. — стараясь не скатиться в истерику, шла размышляя я.
Приблизившись к местами поломанному забору и пройдя во двор, через покосившуюся криво сбитую калитку, я остановилась.
На широком крыльце сбившись в кучку, сидели шестеро разнополых детей, мал мало меньше.
Они все были чем-то неуловимо похожи на Франу. Такие же стройные, даже самые младшие, длинноносенькие, некоторые тоже были зеленоглазыми, а некоторые и кареглазыми. У всех были тоненькие, розовые губки, ярко выделяющиеся на бледных лицах. Трое самых старших из них, точно были мальчиками, одна точно девочка лет пяти, а оставшиеся двое, не определялись по половому признаку, потому что были еще слишком малы.
Малыши имели примерно одинаковые стрижки, такие же, что и у ребят постарше, но одеты были только в серые холщевых рубахи, подобные той, что носила я, пока не начала говорить, ходить и проситься в туалет.
Один из младенцев сидел посасывая большой палец правой ручки, а второй побольше, смаковал корку хлеба. По-видимому, все погодки, они были немного напуганы, растерянно и грустно глядели по сторонам, пока из приоткрытого окна избы доносились жуткие крики, при которых некоторые из детей вздрагивали каждый раз, когда раздавался очередной болезненный женский стон.
Я твердой походкой подошла к крыльцу, пробралась между сидящих и жавшихся друг к другу ребят, вошла в сени, где валялась разная утварь и на полу были кровавые разводы, которые кто-то пытался вытереть, но не слишком старательно.
Немного струсив, я разглядывала капельки крови, но вспомнив кто я, решительно преодолев сени, вошла в такую же примерно, что и наша горницу.
Стол, широкие лавки, расставленные вдоль всех стен избы, несколько скамеек поменьше, даже пару покосившихся табуретов, разбросанных тут и там. Под потолком подвешены две люльки как та, в которой сначала спала я. Большая беленая печь, у которой стояла еще одна широкая лавка на которой храпя и пуская пузыри, лежал темноволосый, вусмерть пьяный мужчина, одетый в нарядную беленую рубаху, вышитую красными узорами и коричневые штаны. На полу подле лавки небрежно валялись скинутые им сапоги.
Брезгливо поморщившись от вида и источаемого им невыносимого запаха перегара, я услышав очередной стон за печкой, прошла мимо него и свернув за угол, увидела распростертую на кровати светловолосую женщину.
Подойдя ближе, краем глаза не сразу, но заметила, что следом за мной вошла и Боянка. Она с ужасом смотрела, на метавшуюся по подушке мать Франы:
— Как ее зовут? — спросила я, стоящую рядом сестру, дергая, не отводящую расширенные в ужасе глаза девочку, за рукав рубахи.
— Рогнеда… — пробормотала ошарашенная Боянка.
Забравшись на постель рядом с ней и положив руки, на ставший колом напряженный живот, я обратилась, к открывшей на мгновение, большие и немного раскосые карие глаза, женщине.
— Что произошло? Почему плохо стало? — тряся Рогнеду за плечи и постукивая по щекам, спросила я, пытаясь обратить внимание неадекватной от обуревающей ее боли роженицы на себя.
Женщина на мои манипуляции не прореагировала, она снова протяжно застонала и от натуги вся сжалась в комок при очередной схватке.
Повернувшись к стоявшей в сторонке сестре, попросила:
— Воды ей принеси, она вся взмокла…
Девочка кивнув мне, быстро ретировалась. Я же приподняв подол ее сарафана глянула на простыню пропитанную красной кровью, на которой лежала Рогнеда,
— Твою дивизию… — выругалась шепотом я, замечая этот тревожный признак.
— Кровавое пятно было довольно большим, значит это кровотечение, а не обычное выделение. — Я беспомощно смотрела на завалившуюся на подушку и постепенно слабеющую женщину, замечая ее начавшую бледнеть кожу. Заметив рядом движение, я обернулась к Боянке и забрав у нее кружку с водой, попыталась напоить женщину.