Послышалось ржание коня…
Через какое-то время, не знаю правда сколько именно прошло, я полностью погруженная в свои мысли и не заметила, как, но в избу, стуча клюкой по полу, медленно подволакивая ногу и шагая вперевалочку, вошла Сения.
Старуха была все такой же, какой я и видела ее в последнюю нашу встречу. Примерно в том же темной одеянии, плюс, на тело была накинута довольно теплая жилетка поверх рубахи, скорее всего, чтобы спину не продуло.
Знахарка прошаркала ко мне за печь и остановившись на расстоянии пары шагов, внимательно и оценивающе посмотрела на меня и на вновь зашедшуюся в стоне Рогнеду. Опустив на пол какую-то сумку, перекинутую через плечо, она подошла ближе и сев на постель, задрала, находящейся почти без сознания женщине, подол, вымазанного в крови сарафана.
— Чем подсобить? Я многое знаю… — начала было я.
— Знанием делу не поможешь… Коли уйти не хочешь, сиди молча и не мешай… — перебила меня старуха, принимаясь осматривать роженицу.
Поцокав языком, при этом как-то осуждающе качая головой, знахарка пробормотала, будто себе под нос:
— Та-а-ак, ребенок уже помер… — протянула она. — Ну и хорошо… — сказала старуха, поднимаясь и подходя к своей сумке.
— Да как же вы можете такое говорить? Что тут хорошего? — воскликнула я, поражаясь такой бесчувственности.
— А, ну цыц! — грозно бросила старуха, доставая что-то из сумы и поднимая на негодующую меня взгляд. — Я мертвецов воскрешать не умею, потому мать щас точно спасу… А коли б он жив был, выбирать бы пришлось, кого вытягивать из-за грани. А так чего уж… — проворчала знахарка. — Боги сами уже все решили. И не мне с ними спор вести… — объяснила свое поведение бабка, взяв какой-то мешочек, сильно пахнущий травами и ушла за печь. Матушка поднялась и молча пошла с ней.
— Логика в ее словах конечно есть, но уж больно жестокая… Хотя в таких условиях, она наверняка столько смертей за свою жизнь видела, что для нее, даже в такой ситуации найдутся плюсы… — думала я, стараясь принять точку зрения старухи.
Она прошуршав чем-то за печью, вернулась и повозившись в подсумке в поисках еще чего то, вытащила на свет, то полотно и посох, которыми колдовала надо мной в первый раз, когда я ее увидела. Расстелив полотно по животу, только что затихшей Рогнеды, бабка стала трясти посохом над женщиной бурча какое-то заклинание.
Сидевшая подле роженицы я, почувствовала колебание воздуха и такую же концентрацию энергии, что и в день, когда просила богов за брата. Мне стало немного дурно, волнами накатывала тошнота, а в глазах темнело. Сения заметив, начавшую часто дышать после ее манипуляций меня, велела:
— Эвон как… А ну к, положи ладони ей на живот… Живее давай… Сама же помочь хотела… — бурчала недовольная моим замешательством старуха, тыча посохом в живот, прекратившей стонать и сжиматься женщины.
Я справившись с очередным рвотным позывом, сделала то, что велели, аккуратно, едва касаясь приложила руки к округлому, твердому животу.
— Да сильнее дави… раздраженно произнесла Сения, отложив посох и крепко прижав мои руки к ткани бордового сарафана Рогнеды. — Вот, так и держи… Я сейчас заговор читать буду, а ты, как бы худо не стало, рук не отнимай… Поняла? — спросила старуха, заглядывая в глаза, внимательно слушающей ее слова, мне.
Я в ответ молча и быстро закивала, завороженная ее цепким колдовским и сияющим взглядом.
— Чипка, а ну неси кружку сюда, настоялось уже!… - крикнула старуха, находящейся за печкой матушке.
Мама быстро принесла небольшую, деревянную кружку, прикрытую такой же миской. Передав кружку знахарке, матушка пристально оглядела, навалившуюся на Рогнедин живот меня и спросила: