Улыбнувшись другу, Костя бросился под гору - не за сохатым, а просто так. Маленькая фигурка мчалась между соснами, оставляя за собой облако легкой, блестящей снежной пыли. Вот на пути встретилось какое-то препятствие - пень или камень, прикрытый снегом. Костя сжался, подтянул лыжи, подпрыгнул и снова замелькал среди толстых стволов.
«Чертенок!» - подумал Миша с невольной завистью.
Костя летел все дальше. Воздух наполнил грудь, свистел в ушах, горячил лицо. Он забыл обо всем, что было за этими соснами. Тайга, родная тайга, неожиданно найденная возле города, приняла его - не гостя, а хозяина.
Он скатился в долинку между горушками и побежал, оглядываясь по сторонам. Ладный, рослый лес, только больно уж чистый. Какие завалы валежника начинались почти сразу за Румянцевкой, как много было палых лесин, как часто путь преграждали речушки! Но и здесь хорошо! Каждая сосна отдает ему часть своего чистого дыхания, каждая что-нибудь шепнет. Между ветвями светится нежное зеленоватое небо, на темной хвое лежит бледное солнечное золото, а вокруг много следов - и заячьих, и лисьих, и горностайчик пробежал…
Это дом, это его дом, и приветливые сосны передают его друг дружке. Вот эта - сколь велика, кряжиста! Под такими соснами девушки манси разбивают становья, когда приходится заночевать в тайге. Повесят на дерево оленью шкуру - значит, они дома, поднимут костерок и сидят, поджав ноги, перебирают косички, судачат о лесных новостях, высмеивают парней и хвастаются ниткой зеркальных бус или удачным выстрелом.
За той гущей, где никогда не бывало ветерка, впору разбить большое становье для оленьего обоза, когда манси везут грузы на далекий прииск. Разожги долгопламенные костры-нодьи и отдыхай в верном тепле. Развернет молодая черноглазая женщина мягкие оленьи шкуры, достанет голенького младенчика, полненького, как кедровое ядрышко, и подбрасывает, и ловит его на ласковые руки, и целует на лету, а ребенок тянется ручонками ко всему, что блестит, - к пламени костра и солнечному лучу.
Скоро, скоро он увидит Митрия. Они условились, что Костя выбежит навстречу брату к Черному камню, который одиноко торчит в тайге. Митрий, наверное, уже вышел на условленное место и чутко прислушивается. Длинные уши меховой шапки завязаны сзади свободным узлом, лицо загоревшее, а зубы такие белые, что издали видать его улыбку. Митрий крикнет: «Где пропадаешь?»-а Муська с веселым лаем покатится под ноги Косте. С одного взгляда он увидит, сколько беличьих шкурок на поясе у Митрия и что еще попалось ему на пути, но скажет домашнее: «А бабка Павлина нынче баньку для тебя топит… А дядька Колыш завтрась на пельмени зазывает», и они пойдут на квартиру по Костиной лыжне. Он поравнялся с черной скалой и не сразу понял, что человек, стоявший возле скалы, опершись на лыжную палку, - не Митрий. Человек был статный, с приветливым лицом, в теплой шапке, с винтовкой за плечами.
- Здравствуйте, - солидно сказал Костя.
- Здоров будь! Каким стилем бегаешь? Где учился?
- Сам учился да Митрий учил, братан мой… На фронте он.
- Значит, встречусь с ним…
- А я ему брат родной, Константин Григорьевич Малышев, - поспешно добавил Костя.
- Ишь как ловко выходит! - усмехнулся военный человек. - Я думал, что только он тебе брат, а оказывается, и ты ему брат. Запомним… - Он достал из-под полы полушубка фляжку, предложил: - Испей чайку! - и налил в алюминиевый стаканчик крепкого подслащенного чая. - Прощай, я пошел! - сказал человек и двинулся широким, красивым шагом, будто лыжи сами плыли по снегу, а их хозяин тем временем мерил дорогу палками.
Костя подумал, что это, должно быть, самый отличный стиль. Вдруг он увидел: солнце, рассеченное березкой, вот-вот заденет горушку… Домой надо… А зачем домой? Если бы ружьишко да краюшка хлебца - разве не здесь его дом? Вишь как вывернулась, пала сосна, козырьком подняв сохлые корни. Расчистить глинку под корнями, натаскать еловых лап, завалить на три четверти щель, изнутри закрыть лаз - и как будет сухо, тепло в лесном жилье! Без огня переспишь, живой встанешь…
Солнце стало большим, красным, опустилось на горушку, обломало краешек. Сосновая хвоя занялась густой розовой подкраской.
Шепот пробежал по лесу: «Уходишь? Зачем?» Сердце ответило: «Может, скоро вернусь». Костя бежал домой, складывая в уме важное решение. Когда он вновь увидел резной домик, решение поспело.
Миша заклеил конверт.
- Я уверен, - сказал он, - что твой брат уже шлет письма с фронта, а Колобурдина просто не знает, куда их переправить. Теперь все в порядке. Бросим письмо в почтовый ящик и будем ждать ответа.
Они сварили картошку и поели. Костя был немного обеспокоен, как человек, выбирающий удобную минуту для серьезного разговора.
- Взгрустнул о Дмитрии? - спросил Миша.
- Дело есть, - с важным видом ответил Костя.
- Большое? Международного масштаба? Поделись…
Взяв складной Мишин ножик, Костя отвернулся, распорол шов на поясе брюк, достал кусочек бересты, свернутой в тугую трубку, развернул ее и протянул заинтересованному Мише.
- Что это?
- Тамга. Не видишь, что ли?
- Действительно, тамга как живая! - шутливо обрадовался Миша, разглядывая нехитрый рисунок, сделанный на бересте голубой краской. - Вот только жаль - я не понимаю, что значит тамга. Смешной человечек держит лук и три стрелы… А на что эта тамга?
- Ты ее какому хошь манси-вогулу покажи, а он тебя к самому старому Володьке Бахтиарову сведет. Ты ему тамгу дашь, а он тебя в синий туман возьмет.
- Что за синий туман?
…Когда Костя кончил повесть о Святом озере с поющими рыбами и золотым дном, путь к которому знает старый Бахтиаров, Миша спросил:
- Извиняюсь, гражданин, зачем вы мне рассказываете детские сказки? Неужели ты веришь глупостям?
Особенно обидело Костю то, что его друг так и выразился: «Извиняюсь, гражданин». Лицо его потемнело, глаза сердито блеснули.
- Я дело сказываю, - проговорил он наконец.
- Значит, ты предлагаешь мне пойти в синий туман?
- Предлагаю вот, - проронил Костя. - Как знаешь, так бери.
- Хорошо, рассмотрим вопрос технически, - серьезно сказал Миша. - Пускай даже все обстоит, как ты говоришь. Кто нас отпустит с завода?
- Ну, не отпустят… - многозначительно произнес Костя.
- Значит, ты предлагаешь сбежать?
Не слова товарища обеспокоили Костю, а та подозрительность, которая в них прозвучала. Действительно, Миша смотрел на своего маленького товарища с таким выражением, будто увидел чужого, нехорошего человека.
- Металла-то сколько принесем! - поспешил укрепить свою позицию Костя. - По десять килограммов верных возьмем. Правду говорю…
- Допустим, принесем мы золото. Что дальше? Богачами станем? - допытывался Миша.
Началось самое трудное. В словах Миши звучало насмешливое презрение: это касалось не только всей затеи, но и Кости, к которому еще минуту назад Миша относился так доверчиво. Он понял, что погибает во мнении своего друга.
- Мы себе только на лапотину… ну, на обзаведение малость оставим, а все остальное сдадим, - объяснил Костя. - Танки, оружие всякое купить. Севолод сказывает, золота нужно много.
- Вот, оказывается, в чем дело! - с облегчением заметил Миша. - А я думал, что ты о своем кармане заботишься. Три четверти вины прочь! Теперь слушай, корешок. Если даже все это, что ты мне рассказывал, чистая правда, я в этом деле тебе не товарищ. На заводе никто поющим рыбам не поверит, никто нас не отпустит, а бежать я, понятное дело, не хочу. Это будет предательством, понимаешь? Я комсомолец, Костя, а комсомольская честь всего дороже. Как я могу обмануть комсомол, как могу бросить дело! Теперь скажи, кто такой Всеволод, какое отношение он имеет… к синему туману.