- А тебе что за дело? - высокомерно осведомился Сева. - Завидно, что тебя в фронтовую бригаду не возьмут! А за Булкина не бойся - он не хуже других.
- Нет, я, конечно, не думаю, что ты хуже, - пошел на попятную Колька. - Только, если ты примешь присягу, как же будет насчет тайги? Хотя, конечно, ты уже готов отказаться от тайги. Гайка слаба!
- У кого гайка слаба? - угрожающе спросил Сева и остановился.
- У кого? У меня здесь зеркала нет, чтобы тебе его показать, - сострил Колька.
Этот разговор произошел на том самом месте, где несколько месяцев назад Сева столкнул Костю с тропинки. Раз! - и Колька полетел в глубокий снег.
- Привык ты толкаться! Нынче твой черед! - крикнул Костя.
И Сева последовал за Колькой.
Пока они барахтались в сугробе, Костя насмехался над ними, а потом протянул руку - помочь. Колька стащил его в сугроб, они пошумели, насыпали друг другу снегу за ворот и побежали домой.
Катя через Антонину Антоновну приказала Косте явиться в гостиную и осыпала его упреками:
- Почему ты скрыл от меня о станке и бригаде? Леночка мне сейчас рассказала. Только она спешила домой - я ничего не поняла.
- И я вчерась хотел рассказать, да ты пряничков не взяла…
- Вчерась-карась! - передразнила Катя. - А зачем ты пряники через бабушку передал? Если бы ты сам принес… Мне и так надоело поправляться, а тут еще они меня все сразу забыли!
- Не забыли мы… Будешь в бригаде на отделочной операции работать, нам же лучше.
- Буду! Во фронтовой бригаде я так буду работать!… - горячо проговорила Катя. - Знаешь что, Костя, ты сиди там, где сидишь, и совсем не смотри на меня… А я тебе расскажу, что я думала, когда вы обо мне так бессовестно забыли, а я лежала и все плакала. Только ты никому не будешь болтать? Хорошо?
Сидя на медвежьей шкуре, Костя слушал Катю, а она говорила, говорила, прижав руку к своему сердцу, которое запуталось в жизни:
- Я такая несчастная, Малышок! Уверяю тебя! Я хочу, чтобы все было хорошо, а получается плохо. Когда я… одно письмо получила, я хотела сделать, как папа просил. А потом увидела Нину Павловну… и вдруг сделала не так. Пускай она хорошая, добрая, но я все сержусь на нее. Теперь не так сержусь, как раньше, но все равно… Я поперечная, правда? (Костя подумал: «Правда», но промолчал.) Я решила: пускай я Нине Павловне не скажу, а вместо этого буду работать изо всех сил для победы. Я Нине Павловне не сказала о моем папе. Только у меня все время было вот здесь, на сердце, так тяжело, что я заболела. А если я не смогу для фронта самоотверженно работать, значит, папа совсем погиб… Ты думаешь, почему я такая поперечная? Потому что у меня все как-то плохо… - Она немного поплакала в подушку и сердито сказала: - Ну, что же ты молчишь? Молчит, как чурка!
Получив разрешение говорить, Костя посоветовал:
- Ты с Ниной Павловной помирись. Она человек хороший и тебя уважает… А в бригаде мы сразу полторы нормы сделаем. Хочешь, покажу математику?
- Надо сейчас же со всеми помириться! - загорелась Катя. - Скажи Севе, пускай идет сюда.
Оторванный от чая со свистом и неожиданно очутившийся в гостиной, Сева оцепенел.
- Здравствуй, Сева! Как ты поживаешь? - сказала Катя, протянув ему руку. - Садись, пожалуйста, на кресло. Ты, пожалуйста, не сердись на меня за Шагистого. Это было в последний раз… Сейчас придет Леночка, мы должны посовещаться о бригаде… - Она крикнула: - Бабушка, бабушка, мы будем пить чай здесь, как до войны!
Старушка поверила себе лишь тогда, когда на круглом столе была постелена скатерть и самовар занял свое почетное место.
Смущение Севы прошло не скоро, а счастливая Леночка протирала очки, чтобы лучше видеть. Когда Севе налили чаю, он отхлебнул и по привычке свистнул, хотя Антонина Антоновна, расщедрившись, сделала сладкий чай.
- А Герасим Иванович будет нам электрокар давать - заготовки возить, - сообщил Костя, которому казалось неприличным молчать.
- А я все волнуюсь! - призналась Леночка. - Надо в цехе ничего не говорить, пока не получится…
- Зачем ты волнуешься! - воскликнула Катя. - Когда я придумала на пару работать, ты тоже почему-то боялась. - Она достала тетрадку, карандаш и, прикусив язык, старательно написала на первой страничке: «План бригады». - Вот! Давайте запишем все, что нужно. Кто возьмет слово?
- Надо, чтобы резцов был запас, - начал Сева.
- Да, да! Это правильно, Сева! Вот я уже записала.
- И как это хорошо, уж как это хорошо, молодые люди, когда все мирно, тихо! - сказала Антонина Антоновна.
Конечно, замечание Антонины Антоновны не было внесено в план, хотя, если здраво судить, в каждом деле нужно начинать именно с дружбы. Уже перестал шуметь самовар; уже забралась на свою теплую лежаночку в кухне Антонина Антоновна; уже Сева пил пятую чашку со свистом и Леночка тоже пыталась пить так, но у нее, кроме шипения, бульканья и смеха, ничего не получалось; уже гудок Большого завода принес поздний час, а у членов будущей бригады все находилось что сказать. Наконец Леночка ойкнула, что так засиделась, а Сева из вежливости пошел закрыть за нею дверь.
- Завтра позову Нину Павловну, - напомнил Костя. - Ты с нею помирись.
Катя испугалась, закрыла глаза и затрясла головой.
- Нет, нет, завтра еще не надо! - прошептала она. - Я сама скажу, когда позвать. Вообще ты ничего не понимаешь в женской психологии!
Конечно, Костя не знал, что такое психология, но решил, что это совершенно лишняя и вредная вещь.
День был самый отличный из всех зимних дней. Солнце тоже вышло на воскресник. Заводская молодежь собралась во дворе возле первого цеха, подурачилась. Участники воскресника разбились на бригады, разобрали кайла и лопаты, заиграл новый завкомовский оркестр - три трубы и два барабана, - и под предводительством Зиночки все двинулись на воскресник. Канава начиналась у нового сборочного цеха, выходила с заводского двора и пересекала пустырь. Она должна была обогнуть склон Земляного холма и подойти к речке, которую в шутку называли воробьиным водопоем.
Вдоль канавы уже лежали блестящие желтые глиняные трубы для канализации.
Возле холма заводских ребят встретили ребята с филиала. Они явились под предводительством двух командиров - Миши Полянчука и Мингарея Бекирова. Прямо на ватник Мингарей надел медаль «За трудовое отличие», которую недавно получил, и поэтому он был главным командиром.
Перед воскресником состоялся митинг.
- Мы вызываем вас копать канаву для новой сборки как надо, - сказал Мингарей. - У нас на филиале все работают хорошо… Мы так привыкли.
- А мы, значит, не привыкли? - зашумели заводские ребята.
- У нас никто руки в брюки не ходит! - задорно продолжал Мингарей. - Давайте, кто больше сробит - тот молодец!
Снег так блестел, что глаза закрывались, мороз был мягкий, совсем теплый мороз, и руки просились поработать. Десятники из отдела капитального строительства показали ребятам трассу канавы, которая шла по вешкам, а Зиночка и Мингарей развели бригады по местам.
- Малышок, Малышок, иди к нам! - кричали филиальские ребята. - Малышок, забыл уже, как гвозди забивал!
- Э, нет, такого работника не отдадим! - решила Зиночка и придержала Костю за ватник.
Все равно - Костя стал последним в первой бригаде заводских ребят, а Миша - первым в своей бригаде, так что получилось рядом. Оркестр заиграл. Ребята поскорее сбросили снег с трассы, кайлами разбили промерзший слой земли, и в обе стороны полетели первые сыпки. Костя не спешил: он достал напильник, подточил лопаты, свою и Мишину, потом поработал так, чтобы немного согреться, снял ватник и шапку и взялся за лопату по-настоящему, чтобы совсем отогнать морозец.
- Простудишься, - сказал Миша.
- Не дует, - успокоил его Костя. - А хоть бы и дуло - работа что шуба.