— Что вы на меня поклеп возводите, Евангелина Денисовна!.. — плаксивым тоном пропищала та. — Я тихонько сижу, никого не трогаю, никому не мешаю. Зря только обижаете…
— Молчать!
— Не могу я молчать, когда зря обижаете!
— Сию минуту молчи!
— Хочу, да не могу. Сам язык болтается, никак не удержать, — к общей потехе ответила Геня.
— Вот я тебя накажу, тогда он перестанет болтаться, — рассердилась хозяйка.
— А я кричать стану. Все соседи соберутся и увидят, как вы бедную сиротку мучаете, всем на вас нажалуюсь тогда.
— Ступай в угол сейчас, дерзкая девчонка! — закричала Евангелина Денисовна.
— В который, мадам? Здесь четыре угла, по дороге заблудишься.
Геня с каждой минутой становилась все резче и смелее. Она знала, что хозяйка побоится бить ее в присутствии мастериц.
Евангелина Денисовна буквально задыхалась от гнева.
— Гадкая девчонка. Ты у меня дождешься! Выгоню тебя на улицу! — продолжала она кричать на всю мастерскую.
— А я по улице пойду и каждому встречному рассказывать стану, как вы здесь нас бедных мучаете, истязаете. Ни слова не утаю. То ли будет любо-дорого! — тянула в ответ разгневанной хозяйке плаксивым голосом из угла Геня.
Мастерицы фыркали, смеялись украдкой. Девочки замирали от страха за участь Гени.
Но вид очаровательного венка из белых роз, вышедшего из-под рук Марго и снова попавшегося на глаза госпоже Нешт, был так хорош, что Евангелина Денисовна махнула на этот раз рукой на все дерзости Гени и занялась укладыванием венка в принесенную картонку.
— Госпожа мастерица идет, кланяйтесь ей пониже!
— От горшка два вершка, а туда же! Важничает!
— Подумаешь, есть чем гордиться!
Так насмехались мастерицы, наскоро одеваясь в передней и искоса поглядывая на Марго, зачем-то вышедшую в переднюю.
Неожиданно пред ними, словно гриб, выросла вертлявая фигура Гени.
— Тошнехонько вам, чай, что Маргошку, эту карлицу самую, вам в товарки навязали? — лукаво поблескивая глазами, спросила она девушек самым невинным тоном.
— Не твое дело! — сердито отрезала Ольга, не глядя на нее.
— А вы потише со мною, миленькая… Авось Генька пригодится. Не плюй в колодец — пригодится воды напиться, — снова захихикала Геня. — А хотите, девицы, чтоб и венка не стало и чтобы Маргошка в мастерицы не попала?
— Да как же ты сделаешь это? — изумленно воскликнули все три мастерицы.
— Да уж это мое дело. Только никто из вас меня не выдаст?
— Понятно, не выдадим! Ума ты рехнулась, что ли?
— Ну, так по рукам… Я вам услужу, а вы меня за это от хозяйки защищайте. Будете?
— Будем, будем защищать! Не бойся, Геня.
— Ну, теперь ступайте по домам, и нам, девочкам, время спать ложиться. Да, кстати, обещал, что ли, этот нищий мальчуган прийти завтра в праздник к Марго?
— Обещал, обещал, как же.
— И с обезьянкой своей?
— И с обезьянкой, да.
— Ну, стало быть, как Филя-простофиля говорит, дело в шляпе. Спокойной ночи; послезавтра придете, и дело будет уже сделано, — и Геня быстрой птицей выпорхнула из прихожей, промчалась по мастерской и исчезла в полутемной заставленной шкафами комнате, где спали девочки-ученицы, жившие на всем готовом у мадам Нешт.
Глава XLI
Что случилось на следующий день
Воскресенье. Мастерская убрана по-праздничному. Мадам Нешт хлопочет по хозяйству, часто заглядывает на кухню, потому что кухарка Васса отпущена за город, к дочери.
— Филя, надо сбегать за провизией в лавку, а то закроют. Уже одиннадцатый час, а ведь сегодня воскресенье! — сказала Евангелина Денисовна.
— Иду, — покорно ответила Филя.
— Подожди, я тебе дам записку, ведь в лавке берем по запискам, разве не знаешь! Эх ты, голова! — и мадам Нешт, достав бумагу и карандаш, принялась писать лавочнику, какой и сколько провизии отпустить Филе. Написав, она сказала:
— На, теперь ступай!
Филя оделась, взяла со стола записку и пошла в лавку. Но каково было удивление мадам Нешт, когда через пять минут девочка вернулась обратно без провизии.
— Не дают… Смеются… Прогнали! — жалуется Филя, подавая хозяйке обратно записку.
Евгения Денисовна взглянула и ахнула. Это был не заказ на провизию, а стишки, написанные корявым почерком Гени: