И вдруг оказывается – это мама виновата во всех неудачах.
Пошел не в тот институт – мама виновата. Она сказала – так правильно. Я же не мог ее огорчить.
Вышла замуж за нелюбимого – мама виновата. Ну, потому что выскочила за первого встречного ей назло. А теперь вот приходится терпеть.
Не складываются отношения с детьми – мама виновата. А кто ж еще-то? Это же она не научила меня любить. И я вот поэтому сухарь такой и не умею детей приголубить, обнять, о любви сказать…
И сидит этот взрослый дядька или взрослая тетка, и обвиняет свою маму во всех неудачах. Во всех косяках. С таким упоением это делает. С такой злостью.
– Она… да она… Она всю жизнь мне сломала!!! Если бы не она…
– Да, блин! Если бы не она – не сидел бы ты здесь и не канючил сейчас. Если бы не она – тебя бы просто не было. Совсем. Если бы она хотела тебе сломать и испортить жизнь – не рожала бы тебя.
Вот интересно все-таки, как так получилось, что мама – и величайшее добро, и самое большое зло в жизни человека? А?
Как у меня с мамой? – спросите вы.
По-разному.
До какого-то момента со мной не было проблем. Ну, или я о них не знаю.
Я всегда хорошо училась. Болела редко. Не перечила. Не спорила. Была послушной, но при этом умудрялась делать по-своему.
В общем, я не доставляла больших хлопот.
А потом – все. Это безмятежное время для мамы закончилось. И началось время переживаний и страхов. Вернусь ли я домой живая или нет? Увидит она меня еще или нет?
Это был период моих игр с жизнью и смертью, игр на выживание.
Думаю, именно тогда мама начала седеть.
Поддерживала ли она меня? И да, и нет.
Когда мои действия выходили за рамки социально-допустимых норм – нет. Потому что ей было страшно от этого.
А в остальном – да. Хотя…
Чаще всего я ставила маму перед фактом принятого решения.
– Мам, я ухожу из института.
– Мама, я поехала в Сыктывкар. Меня обратно не жди. Планирую остаться там жить.
– Мам, я беременна. Аборт делать не буду.
– Мам, я выхожу замуж.
– Мама, мы остаемся в Элисте. За Сашкой приеду позже…
И все ее попытки образумить, привести доводы в пользу другого решения разбивались о мое упрямство. Или твердо принятое решение. Или о мое: «Мам, так будет лучше, и я так хочу!»
Мне кажется, она просто смирилась. Приняла или нет – не знаю, но смирилась. Смирилась с моей жаждой приключений. Моей непоседливостью. Импульсивностью. Моим желанием жить так, как я считаю правильным.
50% меня – это мама.
И, кстати, непоседливость и жажда движения – ее черта. Просто во мне это ярче выражено.
А еще – упорство. Упрямство.
Умение выживать.
Умение приспосабливаться к предлагаемым условиям.
Сила.
Просто во мне есть еще и папа со своим вкладом. И вкупе получилось то, что получилось.
Сейчас мы живем с мамой вместе.
И я с щемящей нежностью наблюдаю, как к ней подкрадывается старость.
И так хочется, чтобы она жила долго и была здоровой.
МАМ, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ…
P.S. А со всеми своими внутренними тараканами я разберусь. Даже если мама стала причиной некоторых из них.
9
Мария Шубина
Что вспоминаю я при слове «мама»?
Обиду, жгучую, разъедающую, словно соль свежие раны, и боль, что всё могло, могло сложиться иначе.
Не сложилось.
Сознаюсь, хотя это правда нелегко, это самая болезненная для меня тема. Мне потребовалось немало лет, чтобы вырвать себя из тягучего омута обвинений и претензий к маме, и понять, что она не могла быть иной, что у неё тоже были свои провалы в отношениях с её матерью, моей бабушкой. И всё, что я могу сделать, прожить свою жизнь по-своему, трансформируя душевные раны в опыт и мудрость.
Как и Дилл Харрис из книги Харпер Ли «Убить пересмешника» я была уверена, что не нужна своей маме, что ей абсолютно безразлично моё присутствие или отсутствие, при том, что она сильно мучилась, таскаясь со мной по бесконечным врачам и больницам. Просто в нашей семье проявление нежности считалось ну, неприличным, неправильным. Я не помню в детстве никаких маминых объятий и поцелуев. Именно поэтому большую часть своих лет я прожила с ощущением космической бездонной дыры в собственной душе. Я пыталась заполнять её другими людьми, пыталась растворяться в них, чтобы растворить этот чёрный провал внутри себя. Только раньше провалилась сама. Никто не сможет восполнить те недополученные в детстве чувства.
Дыра с годами увеличилась, к маминому безразличию добавилось восхищение другими девочками. Дочери её подруг или мои кузины априори были лучше меня. Одна ласковее и добрее, «а ты всегда ходишь букой», другая такая красивая, «а ты как чучундра», третья готовит, «а у тебя руки не из того места». «Маша, смотри, как другие дети улыбаются, давай улыбнись». Я честно пытаюсь выжать из себя нечто похожее, но получается жалкая пародия на улыбку.