Музыка с тяжелыми, надрывными нотками. Горит молодая тонкая сосна, полыхает в жадном, трескучем огне нежно-зеленая хвоя. Потом огонь исчезает, но перед глазами зрителей -- изуродованное черное дерево.
Мужчина думает: "Тридцать седьмой год косил людей налево и направо. Валентин Вампилов, отец драматурга, был арестован и расстрелян. Сначала Валентина Никитича убьют, а после в казенной бумажке сообщат, что не по закону казнен. Вот так: плачь, не плачь, а дело сделано!"
Глаза юного Вампилова. Крупно, непременно крупно!
"Саша никогда не говорил об отце, разве что лишь с самыми близкими друзьями, -- писал литератор Марк Сергеев. -- Но жизнь нет-нет да и напоминала сыну незаконно погубленного человека об отце, жестоко и безжалостно. Не оттуда ли, не от этих ли переживаний в характере Александра Вампилова такая ранимость, такое беспощадное чувство справедливости и несправедливости?"
Музыка просветляется. Проходят фотографии матери, Саши, других детей семьи.
"Мать Вампилова, Анастасия Прокопьевна, была истинным другом своему сыну. Она вспоминала: "Саша родился в 1937 году. Это был год, когда исполнилось 100 лет со дня смерти Пушкина. И имя ему дали в честь великого поэта -- Александр. В моей семье Саша был младшим и, разумеется, был любимцем своих братьев и сестер. Рос спокойным ребенком, очень любознательным. Еще в раннем детстве любил книги. И читали ему много бабушка и старшие дети. Был очень впечатлительным..."
В мелодию накатываются тревожные звуки, но в целом ее поток остается светлым.
Сцена, которую рабочие готовят к спектаклю. Потом -- мальчик, похожий на Витьку -- героя рассказа "Солнце в аистовом гнезде"; он широко открытыми глазами смотрит на сцену. Мелькают лица других детей.
"Однажды в Кутулике был выездной спектакль Иркутского драмтеатра, и рассказ молодого Вампилова "Солнце в аистовом гнезде" повествует о переживаниях маленького Витьки: его и других детей не пускают на спектакль и отправляют спать".
Непонятные действия, движения на сцене, все в синем свете, туманно, таинственно. Лицо мальчика, -- его губы вздрогнули, рот приоткрылся.
"В половине одиннадцатого Витька сбежал со своей постели и через минуту занял место у окна, среди таких же, как он, готовых зареветь от любопытства зрителей. Витька прильнул к стене клуба. В зале было темно, а на сцене он увидел необыкновенный стог, необыкновенного человека, необыкновенное ружье. Человек вел себя необыкновенно. Все это было освещено необыкновенным ядовито-синим светом. И Витькино сердце запрыгало от предчувствия чуда".
Мужчина склонился над письменным столом, пишет, листает книгу. Барабанный, припускной шум вечного дождя.
"Обратите внимание, -- восклицает Марк Сергеев, -- на это слово "необыкновенный", которое в коротеньком отрывке звучит пять раз! И не кажется нам лишним! И ни у какого редактора не поднимется рука заменить его синонимом по газетному обычаю. Потому что приезд театра в дальнее село в те годы и в самом деле было необыкновенным чудом. Потому что детская вера в чудо, в то, что солнце непременно сядет рано или поздно в аистовое гнездо, неисчерпаема".
Из шума дождя выплывают томительные нотки какой-то сминаемой мелодии.
"Не тогда ли залетела в Сашино сердце искорка любви к театру?"
Кто-то медленно вошел в тоннель.
"Наверное, именно эта любовь была счастливой и скорбной одновременно причиной его поступления на филологический факультет университета. Почему скорбной? Потому что начался долгий, изнуряющий, полный загадок и неожиданностей путь в тоннеле".
Уставшее, небритое лицо мужчины. Шум дождя. Музыки нет.
"Прощание в июне"... какое грустное и загадочное название у пьесы, а ведь она всего лишь анекдот! Да и слабенькая. Кто это сказал? Неважно! Может быть, эти слова мои, по крайней мере я с ними согласен на все сто. Молодой человек заканчивает университет, полюбил девушку -- дочь ректора его ВУЗа. Простенькими, скорее избитыми приемами Вампилов направляет Колесова к развилке дорог, и он должен решить -- по которой идти. Примитивно? Неталантливо? Так спрашиваю не только я!"
Мужчина подходит к окну. Взволнованно, беспричинно поглаживает пальцами подбородок. Подгоняемые припускающим дождем, быстро идут люди.
Думает: "Странно, я мог ругать, критиковать эту пьесу вместе со многими, прикапываться к каким-то неудачным, несовершенным, неопытным деталям, но... но теперь не могу. Не могу! Потому что она меня все же волнует, тревожит. Она -- да, да! -- живет во мне. Может, потому что и мою молодость тоже когда-то хотели сломать? А может, все же сломали, ведь неспроста я чувствую себя Зиловым? А может, все же и Вампилова сломали? Не дали ему развиться до чего-то великого, всемирного, целостного? Слишком добрым и робким мальчиком был этот драматург! Как и в детстве, до конца своих дней верил -- солнце сядет в аистовое гнездо... Не село!"
Из неясных грязновато-серых очертаний появляется лицо Репникова.
КОЛЕСОВ. Владимир Алексеевич! Я пришел сюда с надеждой, что вы меня поймете...
РЕПНИКОВ. Все, Колесов. Разговор окончен! Вы не пришли сюда -- нет, вы ворвались, по своему обыкновению! И не с просьбой, а с требованием! Да знаете вы, как называются подобные визиты?
КОЛЕСОВ (тоже вспылил). Не знаю. Я пришел к вам с просьбой, но унижаться перед вами я не намерен. И если вы меня не понимаете, то это вовсе не значит, что вы можете на меня кричать.
РЕПНИКОВ. Так! Надеюсь, вы не будете меня душить. Здесь! В моем доме!
Неясные, но загустевшие серые очертания, и снова появляется лицо Репникова.
РЕПНИКОВ. ...Кто впустил в мой дом этого проходимца?!
РЕПНИКОВА (пожала плечами). Я впустила. Открыла дверь, вижу -- приятный человек... За что все-таки ты его так не любишь?
РЕПНИКОВ. А за что мне его любить? За что?.. (Ходит вокруг стола.) Мне никогда не нравились эти типы, эти юные победители с самомнением до небес! Тоже мне -- гений!.. Он явился с убеждением, что мир создан исключительно для него, в то время как мир создан для всех в равной степени. У него есть способности, да, но что толку! Ведь никто не знает, что он выкинет через минуту, и что в этом хорошего?.. Сейчас он на виду, герой, жертва несправедливости! Татьяна клюнула на эту удочку! Да-да! Он обижен, он горд, он одинок -- романтично! Да что Татьяна! По университету ходят целыми толпами -- просят за него! Но кто ходит? Кто просит? Шалопаи, которые не посещают лекции; выпивохи, которые устраивают фиктивные свадьбы, преподаватели, которые заигрывают с этой братией. Понимаешь? Он не один --вот в чем беда. Ему сочувствуют -- вот почему я его выгнал! А не выгони я его, представь, что эти умники забрали бы себе в голову?! Хорош бы я был, если бы я его не выгнал!.. Одним словом, он вздорный, нахальный, безответственный человек, и Татьяна не должна с ним встречаться! Это надо прекратить раз и навсегда, пока не поздно!
Репников исчезает, появляется мужчина, он стоит у окна. Дождь. Дождь. Сквозь его шум пробивается надрывно-скрипучая мелодия. Идут и идут люди под дождем.
Думает-пишет: "Да, да! Юность обязательно нужно сломить, растоптать, унизить. Нельзя терпеть рядом с собой что-то оригинальное, своеобразное, живое, наконец! Вот вся философия репниковых -- извечных российских надзирателей и гонителей. Мы, россияне, привыкли подминать свое "я", расплющивать и ломать его. Нас все и всюду поучают, исправляют, и мы начинаем опасаться всплесков собственного "я". Боимся обвинений в нескромности. Как же, ведь "я" -- это эгоизм, индивидуализм. Как стать самим собой? Как увернуться от репниковых и бельчиковых? Мне жалко Колесова, но, честно скажу, и Репникова тоже жалко, потому что у них, репниковых, жизнь скучна и бесцветна. А в Колесова и колесовых мне хочется верить: Колесов уезжает, но, как подметил один мой товарищ, уезжает, чтобы непременно возвратиться -- возвратиться к себе, истинному, настоящему, природному. Пьеса очищает и освежает наши души".
Череда фотографий сцен из разных вампиловских пьес.
"Потом родились "Провинциальные анекдоты", "Старший сын", "Прошлым летом в Чулимске". Рождалось и крепло то, что мы теперь называем театром Вампилова. Я легко сказал -- "рождалось", а ведь рождение -- это мучения, боли, тревоги".