– Мам, – Пенелопа зовет тихонько, явно не желая, чтобы разговор услышал Альтан, доедающий за мной вату.
Наклоняюсь к доченьке.
– Что такое? Устала? Хочешь пить?
– Нет…Давай, сделаем картинку, все вместе…На память. Можно?
Видимо, этого Пенелопа и хотела на самом деле, а про карусели сказала, потому что испугалась реакции.Кошу взгляд на прислушивающегося мужчину, что делает вид, будто поглощен сладостью.
– О, смотри-ка, Печенька! – восклицает с примесью фальши в голосе Альтан. – Нам непременно нужно сделать снимок. Через десять лет я буду смотреть на него и вспоминать, каким же молодым я был!
Пенелопа хихикает, прикрыв ладошкой рот. Ее блестящие глаза забавно щурятся от смеха. Наш щедрый сопровождающий достает из кармана пару банкнот, и скучающий фотограф вмиг оживает, принимаясь командовать нами, и наказывает улыбаться, спуская затвор камеры. Снимки сразу не выдают, придется подождать и зайти за ними через пару-тройку часов, это вам не полароид.
Толпа идет дальше, мы останавливаемся в ряде образовавших круг зрителей, на открывшейся площадке поражают своими умениями маги-циркачи. Конечно, до настоящей прикладной науки им далеко, но тем не менее театр стихий выходит зрелищным.
Пенелопа восторженно хлопает, когда все кончается. По искрящимся глазам дочки понимаю, что она вспомнила, как под руководством Кайла создала вспышку золотого света. Да, малышка моя когда-нибудь тоже станет талантливой колдуньей. Если верить словам друга, потенциал у нее большой. Сейчас Печеньке шесть, когда исполнится семь – в следующем году – то можно пройти официальную проверку и подтвердить наличие и количество резерва и маны.
– Инородная душа! – меня хватает за рукав, когда мы с Печенькой проходим мимо непримечательного шатра без вывески, старуха в натянутом до самого носа платке. Альтана рядом нет, он отошел забрать наши готовые сниики и задержался у палатки, где продают закуски.
Я вздрагиваю и замираю на месте от неожиданных слов.
– Ты здесь чужая, – кряхтит пожилая женщина, не отпуская хватку. – Пришлая странница, родившаяся под неведомыми звездами.
– Мама! – Пенелопа крепко сжимает мои пальцы в своей руке и пытается тянуть свою родительницу прочь от страшной незнакомки.
Я не могу уйти, пока страха не отпустит меня сама. Пусть от шока и страха ноги приросли к земле, но я понимаю умом, что гадалка – а это, судя по всему, она и есть – действительно обладает каким-то даром, и опасности не несет.
– Тебе повезло иметь две судьбы. Когда закончится одна нить, ей на замену придет другая.
Я размышляю над не совсем ясными словами старухи. Две судьбы? Она как-то поняла, что я не оригинальная Эрин и этот мир – не мой родной. Когда закончится одна нить…Получается, на Земле я действительно умерла? Если та моя нить закончилась, то эта, новая жизнь, пришла на замену.
– Мам, – зовет снова Пенелопа, я моргаю пару раз и прихожу снова в себя, но не успеваю ничего спросить у гадалки. У Печеньки урчит в животике, она неспокойно теребит застежку на рюкзаке.
Давление на рукаве пропадает, пожилая женщина, чье лицо разглядеть так и не удалось, исчезает в толпе, словно мгновение назад ее не было рядом вовсе. Вглядываюсь в ту сторону, где мелькнул и сразу же растворился в хороводе юбок, край ее серого плаща. Блин, надо было не дать гадалке исчезнуть, у меня ведь столько вопросов! Но кому их задавать, неизвестно.
– Пойдем, найдем, где сесть и будем ждать дядю, – предлагаю Пенелопе и тяну ее прочь от оживленного потока людей. Она послушно следует было за мной, но вдруг раздавшиеся крики отвлекают нас обоих, и мы резко останавливаемся.
– Лошадей понесло! Расступитесь! Прочь! – вопит мужчина на козлах. Карета шатается из стороны в сторону, колеса скрипят, копыта четверки вороных отбивают брусчатку, неотвратимо приближаясь на огромной скорости ближе.
Народ бросаются в рассыпную, и даже музыка смолкает. Волна людей выносит нас прочь от дороги на обочину, экипаж проносится мимо, рождая недовольство в толпе ниже по улице.
– Каждый год одно и то же, аристократам претит ходить пешком! Никакого экипажа же велено не пущать на закрытые для празднества улицы и дворцовую площадь! – возмущается женщина, проталкиваясь обратно к лотку с приправами и задевая меня своими сумками.
Я холодею. Моя рука, совсем недавно крепко сжимающая ладошку дочери, пуста.
42
Нет, нет, нет, нет…. Пенелопа! Лихорадочно кручусь на месте, ища глазами знакомую фигурку, но не нахожу. Сердце стучит как ненормальное, в голове нет никаких мыслей, кроме нарастающего в геометрической прогрессии с каждой прошедшей секундой волнения.