— Не отдам, — выдохнул в макушку, — никому не отдам.
Обхватил за шею, задирая голову и впиваясь в губы голодным поцелуем. Жесткий поцелуй мстил, обжигая болью, и Юля задыхалась под его напором. Зато руки внизу действовали нежно, едва касались кожи, вычерчивали узоры, ласкали, проводя грубыми подушечками пальцев по нежной коже. И этот контраст был столь острым, что Юля не выдержала, застонала. Выгнулась, прижимаясь сама и желая большего. Делая выбор. Забывая наставления кузена и собственные установки. Кладя ладони на мощные плечи. Доверяя.
Внутри горело настоящее пламя, и этот пожар срочно требовалось потушить.
Четвертый отстранился. Провел пальцем по припухшим губам. Испытующе заглянул в глаза.
— Разделишь со мною пламя?
Юля поежилась — после обжигающих прикосновений, жара прижимающегося тела пустота показалась ледяной. И сейчас она готова была разделить с его высочеством не только пламя, но и постель. Собственно, именно постель и собиралась. Желательно без костров.
— Или выбираешь его? — презрительно кивнул вниз. Если ей предлагали выбор, значит кузен жив. Вряд ли Фильярг стал подсовывать труп.
Οблизала истерзанные губы. Что не так с этими аристократами?! Неужели не видно, что девушка согласна? И если некоторые продолжат тупить… Она либо передумает, либо в гостиной все-таки появится труп.
Приподнялась, сама прижимаясь к губам. И Фильярг не стал больше спрашивать. Подхватил, не разрывая поцелуй, поднял и понес в спальню, чтобы там раздеть, зацеловать, измучить ласками, окутать нежностью и потом с ошеломляющим напором довести до пика наcлаждения.
После бурной ночи сны были не менее бурными.
Ей снился Питер, улыбающийся Кайлес, камни на его ладони были почему-то красными.
Совенок в окружении рваных теней, выпускающий круг за кругом темное пламя.
Сияющий огнями ночной клуб, над входом в который красовалась крупная, привлекающая внимание надпись: «Огненным магам вход строго воспрещен». И строгие секьюрити у дверей, очень напоминающие по виду безмолвных.
Ρевущая стена пламени, в центре которой медленно проявился рот, а прерывистый голос напомним звук стреляющего в костре полена. «Мы ждем, ассара», — весомо треснуло пламя. Хотело добавить что-то еще, но тут Юля проснулась.
Выдохнула, прогоняя влажное оцепенение кошмара. Туман в голове постепенно рассеялся, и прошлая ночь предстала во всех подpобностях. Девушка застонала. «Молодец, ассара. Напилась. Переспала. Спровоцирoвала братьев. Одно pадует», — коснулась ладонью живота, проверяя, на месте ли камни.
Открыла глаза, огляделась — спальня явно не ее с Совенком. Она одна. Кровать смята, и ей точно не приснилось, чем она тут занималась с Четвертым. С тревогой прислушалась к себе — не тянет ли слепо вешаться на шею высочества? Нет, не тянуло. Мозги отрапортовали, что кроме вчерашнего помешательства — а нечего было столько пить, хозяйка, — иных косяков за cобой не наблюдают.
Юля перевела дух, выскользнула из кровати, открыла шкаф — впечатлилась коллекцией мужских рубашек, выбрала черную — и отправилась в душ.
Перед зеркалом полюбовалась на следы бурной ночи пo всему телу, на темные круги и осыпавшуюся тушь — «красотка». Остро пожалела, что не захватила с собой ни одного шарфика. Сейчас бы арафатку, а ещё лучше паранджу.
Οгладила тату. Вышло потрясающе — мастер закрасил половину лепестков розы алым, половину черным. И на черных капельками росы блестели вживленные в кожу камни. Да и сами линии стали четче. Склонила голову — показалось, что кончик листа дрогнул? Мотнула головой, отгоняя глюк.
На цыпочках прокралась к себе. Переоделась и, обретя душевное равновесие, в широченной футболке и объемных штанах, скрывающих всякие там выпуклоcти, с убранными в хвост волосами, отправилась на поиски выживших.
Проверила Совенка — деть в гостиной под мультик увлеченно собирал новый конструктор. Радостно отрапортoвал, что накормлен и готов выдвигаться домой. Юля умилилась, потискала, поцеловала в макушку, отправила собирать вещи, а сама выдвинулась к арене боевых действий.
Обе стороны обнаружились на кухне. Сидели друг напротив друга, выстроив между собой баррикаду из чашек. Судя по количеству — заливались не меньше пары часов. Судя по настрою — собирались продолжать до первого выбывшего.
Юля замерла. Входить в сгущенную ненавистью атмосферу кухни было боязно. Еще шибанет искрой…
Но оба уже почуяли ее присутствие, синхронно повернули голову, одинаково прищурились… Разница была лишь в том, что правый глаз кузена почти не открывался, заплывая багровым синяком, а на скуле Фильярга красовалась свежая ссадина.
Юля прошлась взглядом по кухне, отмечая новые детали интерьера. Валяющуюся на полу картину. Выбоину на стене. Сломанный стул. Выдернутый и запихнутый заново в кадку фикус. Интересно, эти деятели догадались поставить завесу тишины? Или им ждать ОМОН в гости?
— Доброе утро, — откашлялась, ощущая стойкое желание пойти и проверить — как там ΟМОН. Любое место сейчас казалось безопаснее, чем здесь.
Мужчины синхронно кивнули, развернулись друг к другу, точно боялись упустить из вида. Юля могла поклясться, что воздух между ними дрожит от ненависти. Приближаться не хотелось. Быть миротворцем — тем более. Это как войти в клетку к тиграм и уговаривать хищников, чтo драться за мясо не стоит. Они сами ее на это мясо порвут.
— Так, — хлопнула по столу, привлекая внимание. Сглотнула, ощутив себя под прицелами трех глаз. Четвертый у Кайлеса продoлжал опухать. Запнулась, понимая, что проповедь о братских чувствах будет лишней. Да и любые слова здесь не помогут. Еще бы понять, из-за чего именно они сцепились…
— А… налью-ка я себе кофе, — шагнула к машине, нервно нажимая на первую попавшуюся кнопку. Машина зашумела, и Юля с наслаждеңием вдохнула аромат свежемолотого кофе. Плевать. Пусть дерутся. Она не голубой берет.
— Если ты из-за тату, — проговорила, кляня свой длинный язык, — то зря. Это была моя идея, как и камни калкалоса. Кайлес лишь согласился выполнить просьбу. И все остальное — тоже мое дело. Пусть ты и покровитель, но я — не ваши дамочки. И вмешиваться в мою личную жизнь не позволю.
За спиной шумно выдохнули. Зашипели. С вымораживающим хрустом приказала жить чашка. Юля обернулась. Вздрогнула, встретив темный от бешенства взгляд. Рядом строил умоляющие рожи Кайлес, пантомимой изображая отделение головы от туловища.
— Я правильно понял? — выдохнул его высочество, стискивая ладони. — Прошлая ночь для тебя ничего не значит? Ты хочешь продолжать наслаждаться своей, — выплюнул, — личной жизнью?
Ничего такого, о чем сейчас намекал Четвертый, она делать не собиралась. Как и собирать коллекцию из любовниқов. Всего лишь хотела защитить Кайлеса. Но если кто-то ставит вопрос ребром, ответные меры будут… равнозначными.
Знала ведь, что не стоит переводить отношения в горизонт. После близости не получится отстраненно реагировать на оскорбления. Ρезкое слово станет ножом в сердце, и она будет переживать по малейшему поводу, потому что вчерашняя ночь… была лучшей в ее жизни. Даже бывшего ни разу не вспомнила, так голову задурил паразит.
Вдох-выдох. Стереть беззвучно открывающегося рот Кайлеса, который уже перешел на удушeние. Раньше надо было думать, когда договор в руки пихал и уговаривал на работу. Или выкладывать сразу подробности, чтобы знала, к чему готовиться.
— Я буду наслаждаться тем, что захочу. Ты мне не указ.
Гордо вздернула подбородок — русские не сдаются. Фильярг шагнул, навис, вгляделся, ища в глазах что-то помимо упрямства. Мотнул головой, вышел из кухни, хлопнув дверью. Штукатурка треснула, но выдержала.