И тут же выругалась — кто придумал ступеньки?! Хорошо удержала равновесие, а то могла и шею свернуть.
— Остановись!
Оп-па, а вот и второй портрет одного и того же старика. Ха!
— То есть, если я сейчас тебя сожгу, то лишу герцога своего вернейшего сторонника, — усмехнулась я. — Это ведь то, что держит тебя? Создание двойных портретов было запрещено — предки нашего короля страшно боялись рисованных шпионов. Ай-яй, какой нехороший герцог. Как нехорошо он поступает.
— Твой отец, глава твоего рода, нашел тебе применение, — процедил старик, — ты должна повиноваться.
— А вот про то, что первоисточник обладает магией мне не говорили, — просипела я, едва не согнувшись от ментального удара.
Но мое пламя всегда готово прийти мне на помощь!
Старик не был живым, он не должен был пострадать, но… Жирный, черный пепел опускался на каменный пол подвала. Я не хотела его освобождать. Я не хотела убивать, ведь, в целом, он в каком-то смысле все же был жив. Я не успела остановить свой огонь.
И на краткую секунду пришел страх — на месте старого шпиона могли оказаться лисята. Кнопа или Лиам, или Морис — но вряд ли, он серьезнее относится к моему личному пространству.
«Чем быстрее я доставлю вас в столицу, в посольство, тем лучше», я мысленно обратилась к лисятам и пошла по следу своего поводка.
Споткнувшись в очередной раз, я, наконец-то, сообразила вызвать пламенного вестника, что осветил все вокруг.
Осветил и сыграл со мной дурную шутку…
В ту ночь горели чадящие, дымные факелы.
В ту ночь я, ведомая чужой волей, так же стояла перед алтарем. Алтарем, который все это время находился здесь, в этом доме.
Подняв безумный взгляд, я увидела скобы для факелов.
Это произошло здесь?!
Это не было случайностью?!
Меня сломали по приказу отца?!
Я будто вновь оказалась в той ночи. Я чувствовала гадкие, скользкие прикосновения чужих рук. Чувствовала, как с меня срезают одежду. Толкают на алтарь. Как они касаются таких мест на моем теле, до которых я стеснялась дотрагиваться. Как они вырезают на мне знаки.
И говорят.
Со мной не сделали того, что могли бы сделать. Но их слова… Их слова оставили на мне раны. Они обсуждали то, что видели. Обсуждали мою кожу, мою плоть, мои волосы и губы. Они говорили, чтобы они хотели сделать. Чтобы они могли. Они говорили, как жаль, что у этой крошки другое назначение. Назначение. Я не была для них человеком, я была лишь средством. Орудием.
Поводок. Насыщенно-оранжевый, он уходил вглубь алтарного камня. Камня, что оставил на моей спине непроходящие мелкие шрамы.
— Ненавижу!
Я вложила в этот удар все свое Пламя. Все, что во мне было. Я осушила себя до дна.
И, падая на пол, гаснущим зрением, я видела — проиграла. Маленькая победа привела к большому поражению. Я выложилась до дна, но сил не хватило и поводок по-прежнему уходил в алтарный камень.
Неудачница.
Глухой стук — мой затылок встретился с каменным полом — и блаженное забытье.
Забытьё, которое быстро перестало быть блаженным. Я понимала, что все, что происходит — лишь мерзкое прошлое. Но это происходило. Вновь. И для того, чтобы разорвать пелену кошмарного сна, одного понимания было недостаточно.
Тогда — я не могла кричать. Но сейчас — крик был доступен. И я закричала. Срывая голос, обжигая горло. Выпуская наружу боль, я кричала и кричала.
— А-а-а!
Рывок и вот я уже сижу на своей постели. Грудь разрывается от кашля, надсаженное горло болит, а на голове… На голове чувствуется что-то лишнее.
Откашлявшись, я подняла руку и коснулась толстенной повязки. Такой повязки, которая, судя по ощущениям, ближе к полноценному халифатному тюрбану.
— Вы очнулись, — в дверях моей спальни стоял Морис. — Вокруг вас искры. На тумбочке, справа, вода со льдом и мятой.
— Спа-сибо, — кое-как прокаркала я.
И тут же, наколдовав себе стакан, присосалась к животворящей жидкости.
Напившись, я сказала уже нормально:
— Большое спасибо. Как вы меня перетащили?
— С трудом, — Морис спрятал за спину руки.
Руки, на которых я успела увидеть волдыри.
— Я обожгла вас?!
— Ваша кожа, — лисенок пожал плечами, — огня не было. Но… На вашей коже появились вырезанные, раскаленные знаки. Они остались на шее. На руках, кажется, больше нет. А остальное мы не смотрели.
— Спасибо, — мое Пламя бесновалось, и я попросила лисенка уйти и плотно прикрыть дверь.
Допив воду, я кое-как выбралась из постели. Сил не было. Меня шатало, перед глазами кружилась комната, но… Я больше могла лежать на перекрученных, влажных от пота простынях.