Странно, как это Рина раньше сюда не забрела и не познакомилась ни с Кабаном, ни с Ашотом?
Кофе, наверно, оказал свое воздействие, дрожь перестала ее колотить. Рине безудержно захотелось выговориться. Нутром она почувствовала, что Кабану можно доверять. Без всяких расспросов, взахлеб, она принялась рассказывать об отце, о том, как покупала ЭТО, как попала в ментовку и вырвалась оттуда без денег, без мобилы, без дурацкого «Макарова», сто лет он бы ей не нужен, зачем только взяла… Поколебавшись, не удержалась, рассказала и о том, как заставили ее снять джинсы и трусики.
Кабан слушал внимательно, ни разу ее не перебил.
Выговорившись, облегченно умолкла, ожидая, какая реакция последует с его стороны. Он сказал до обидного буднично:
– Знаю я тот обезьянник… Ну, у них это обычно. С головы до пят обчистят. Сам четыре раза там был. Глотнешь пивка?
– Нет.
– Послушай меня, не комплексуй из-за всей этой истории, – посоветовал Кабан.
– То есть? – не поняла Рина.
– А то и есть. Просто с тобой первый раз такое. Еще нахлебаешься всякого говна. Если будешь на каждом таком случае зацикливаться – умом сдвинешься и скворечник треснет.
– Я тебя не понимаю…
– Как бы это растолковать… Главное, быть самим собой. Тогда к тебе никакая грязь не пристанет.
Помолчали, думая каждый о своем.
– В голову не могу взять, почему я так с тобой разоткровенничалась? Дура, наверно…
– Вовсе не дура. Со мной все откровенничают. Даже бабки-пенсионерки. Сказал же я тебе, что путешествую по чужим судьбам и душам. Теперь вот и соображай, как это происходит. Просто надо уметь выслушать человека…
– Тоже мне, психотерапевт, – немного обиделась Рина. – Сам-то ты не раскалываешься?
– Сам? А вот сам – хуюшки… Да мне особо-то и не в чем распространяться. Ну, что там у меня за плечами? Я детдомовский. Сбежал… Задыхался я там… Была любовь да вся вышла. Нет любви. Зато есть друзья. Ну, еще, конечно, гитара. И конечно, Курский вокзал. Это мой дом. А ночую я в подъезде…
– Нравится такая жизнь?
Кабан уклонился от ответа.
– Рина, мне работать надо, – сказал он. – Мой перерыв кончился. Хочешь, побудь со мной, то есть с нами. Постоишь, послушаешь…
– Хочу. Я дома сегодня носа не показала бы… Меня отец запилит… Но ночевать-то где я буду?
– Это как раз не проблема. Пойдем… Я тебя со своими познакомлю. Мы сейчас на площади будем работать…
– Скажи, Кабанчик… Может, ты в курсе… Сколько стоит «Макаров»?
– До хера… Тысячи на три потянет.
Рина вздохнула.
– Чего вздыхаешь?
– Долбаный «Макаров». Он ведь чужой. Отец за него вообще убьет.
В стороне от них два подвыпивших пацана устанавливали аппаратуру. Кабан подвел к ним Рину. Ей в глаза бросилось: две колонки, две акустические гитары и электрогитара. Солидно – сразу уважение вызывает. От палатки Ашота тянулся провод, к нему была подключена аппаратура.
– Кабан, че слоняешься? Работать пора, – крикнул цыганистого вида парнишка.
– Познакомьтесь с девушкой. У нее редкое имя… Рина.
– А что Рина умеет?
– На гитаре играешь? Поешь?
– Так, для себя, – неуверенно ответила Рина.
– Вот наша группа, – знакомил Рину с музыкантами Кабан. – Это Медведь. Наш гитарист. На электрухе играет. Полностью Медведь-Шатун. Но так длинно.
Рина пожала протянутую Медведем руку.
– А это Саша – тоже солист. Более известен среди почитателей его таланта, как Шоник. Кстати, чистокровный цыган.
Низкорослый, щупленький, смуглый цыганенок подмигнул Рине. Сколько лет было Шонику – трудно сказать. Он сам толком не знал. То говорил, что ему пятнадцать, то уверял, что шестнадцать давно исполнилось. В общем, что-нибудь между этим. Но выглядел он лет на тринадцать, не больше. Шоник с первого взгляда располагал к себе безоговорочно, однако следовало бы присмотреться к нему повнимательнее – физиономия продувная, как у чертенка, с ним ушки на макушке необходимо было держать торчком.
– Привет, Рина, – улыбнулся Шоник, растягивая рот до самых ушей и демонстрируя ослепительно белые зубы.
– Привет, Шоник. Это ты его Кабаном прозвал?
– Нет. У нас еще Цыган есть.
– Бывают два рэдких имени у двух рэдких человек, – подражая голосу Ашота, сказал Кабан. – И живут на свэте два рэдких цыгана. Если могут встретиться два человека, рэдких человека с двумя рэдкими именами, то и два рэдких цыгана могут встретиться в одной рэдкой группе на Курском вакзала.
Все заржали.
– А ты-то как представился девушке? – хитро прищурился Шоник.
– Как надо, так и представился, – буркнул Кабан, предчувствуя подвох.
– Как надо – я тебя представлю, – и Шоник выкрикнул, не давая себя перебить. – Солист группы «Дети подземелья» Алексей Р-рома-анов! Он же Кабанчик! Он же Кабан-Ебун! Прошу любить и жаловать! Ваши аплодисменты!..
«Понятно», – подумала Рина, захлопав в ладоши.
– Кончай треп, – отмахнулся Кабан. – Как говорит Сеня-газетчик, ссылаясь на исследования ученых?
Ему ответили дружным хором:
– До мирового катаклизма осталось тридцать тире пятьдесят лет!
– Во-от… Тридцать тире пятьдесят лет осталось до мирового катаклизма. Поэтому – что?
– Что?
– Ну, давай…
– Поэтому порадуем нашими песнями публику, облегчим людям кошельки, чтобы было на что выпить до мирового катаклизма. Значит, порадуем, облегчим и выпьем! – заключил Кабан.
– И ширнемся.
– Облегчим, выпьем и ширнемся.
– Выпьем, ширнемся и заторчим… Кайф словим…
Парни заводили себя перед выступлением, на глазах Рины разыгрывался импровизированный спектакль. Она с интересом его смотрела.
– Ну, блин, вы такие прикольные! С вами так клево! – засмеялась Рина.
– Ты еще увидишь, как с нами клево!
– Мы самые прохаванные музыканты Курского вокзала!
Появилась девчонка, размахивая бейсболкой. Зыркнула быстрыми глазками на Рину, вопросительно посмотрела на пацанов.
– Рина, это – Оленька. Наш аскер, – сказал Кабан.
– Кто?
– Аскер… Ну, типа, с кепкой ходит.
– А… Ясно.
Оленька была крепко сбитая деваха, на редкость виртуозная матерщиница, вторую такую поискать надо. Ей недавно исполнилось шестнадцать лет, но Рина дала бы и все восемнадцать.
– Здравствуй… Какая ты хорошенькая, – Оленька неожиданно чмокнула Рину в щеку.
– Э-э, ты че делаешь?! – заорал Медведь. – Давай уже работать.
– Лесби, маму ее налево! – на ухо Рине шепнул Шоник.
– Начинаем, – сказал Кабан. – Шоник, разогрей публику. Давай «Маму джан». Рина, слыхала такую песню?
– Нет.
– Шоник ее поет лучше, чем Бока.
– Эту песню со всех концов Москвы приезжают слушать, – подтвердила Оленька.
– Спой для Рины, Шоник.
Шоник, переполненный гордостью, выдал роскошный аккорд и объявил:
«Мама джан»! Исключительно для Рины.
Он запел: