Меня поразило вот это: «Сама ругаю, сама плачу». Да ведь она не на него сердится, а за него болеет, не против него воюет, а против его слабости и радуется за него, любя, всем сердцем желая ему хорошего. Не могло это не дойти до парня. И дошло. Ну, а если бы стыдила, угрожала, упрекала, злилась? Он и слушать бы, наверное, не стал, да еще и назло бы делал!
Письмо это взбудоражило меня и заставило пересмотреть свои взгляды. И теперь, когда меня спрашивают «Как наказывать и хвалить, как найти меру?»,
я отвечаю вопросом: «А не лучше ли не наказывать, а просто огорчиться, расстроиться— просто не скрывать своего огорчения, и не хвалить, а порадоваться за ребенка, порадоваться его радости?»
«А какая разница?»—спрашивают меня, и я долго и путано пытаюсь объяснить то, что бабушке Наташе ясно без слов, а мне пришлось постигать сначала умом, а потом уж сердцем. Говорю я примерно так.
Разница здесь огромная. Одно сближает людей, другое разъединяет. Давайте вникнем. Осудить (наказать) или одобрить (похвалить) может лишь судья, стоящий над тем, кого он судит. У него должно быть для этого право старшинства, или силы, или мудрости, или ответственности — и это право отчуждает его от людей. В любом суде это необходимо, ибо настроения, пристрастия, даже чувства ненависти и любви там не должны иметь никакого влияния на решение судьи. Только тогда суд и может быть справедлив. Нам, родителям или учителям, когда мы караем и милуем, осуществляя функции судьи, редко удается быть справедливыми вполне; и мы отталкиваем от себя детей, и вызываем, стимулируем в них главным образом отрицательные эмоции, а потом и качества характера. Наказания почти всегда порождают озлобленность, обиду, страх, мстительность, притворство. А у остальных, «свидетелей»,— чувство облегчения («Не я!»), даже злорадство, желание жаловаться, ябедничать, доносить — целый мешок этих мерзостей, с которыми так трудно бороться.
Не лучше и с похвалами. Мы знаем, какому остракизму подвергаются «примерные» дети в школе. Взрослые их хвалят, награждают, в пример ставят, а дети их нередко дразнят, терпеть не могут. Закономерно! Похвала, награда у награжденного почти неизбежно порождает не просто гордость, а тщеславие, желание блеснуть, чувство превосходства, даже презрения к окружающим. А те, в свою очередь, маются от чувства соперничества («Почему не я?»), зависти, выискивают возможность выклянчить эту похвалу или какую-то награду. Лесть, подхалимаж, подсиживание в борьбе за «призовое место» — явления нередкие даже в начальных классах.
И совсем не то получается, если нами руководят чувства сопереживания: радости (до восхищения) и огорчения (до отчаяния), которые может выразить любой человек, находящийся рядом. Конечно, и здесь нужна оценка (чему радуешься, из-за чего огорчаешься — это зависит от твоих нравственных качеств), но при этом происходит сближение людей, их взаимопонимание. Каждый может проверить это на себе. Если за тебя радуется кто-то, ты приобретаешь уверенность в себе, чувство достоинства, готов «горы свернуть». В то же время испытываешь высокое чувство благодарности и признательности к тому, кто искренне рад твоей радости. И тот становится тоже щедрей сердцем, доброжелательней, великодушней.
Каждый здесь приобретает друга, по крайней мере, чувство приязни, расположенности растет лавиной и у того и у другого. А если за тебя огорчаются даже тогда, когда ты виноват, когда ты сам причина горя окружающих, что ты испытываешь? Слезы близкого или просто сочувствующего тебе человека будоражат, жгут твою совесть, словно сдирают с нее накипь ожесточения и самооправдания. И стыд, раскаяние, клятва самому себе: «Никогда, никогда не повторю больше этого!» — благодарные, очищающие, возвышающие человека чувства. И у жалеющих тебя растет сочувствие, желание помочь, спасти. Это роднит людей, делает их ближе друг к другу. Кто-то может мне не поверить, что я шла к пониманию этих простых вещей так долго и трудно. Что ж, счастлив тот, кто верно чувствует и делает так, как подсказывают ему чувства. А я, хоть и была подчас в моем сердце жалость, боялась пойти у нее на поводу, опасалась «распустить» ребят. И в радости тоже опасалась переборщить, никогда не выражала свой восторг, сознательно сдерживала себя. Однако сами дети научили меня жить не столько умом, сколько сердцем. Что бы мы, отец с матерью, ни думали, как бы ни спорили, мы прежде всего радовались и огорчались, снова огорчались и вновь радовались — жили жизнью друг друга. Вот в этом и состоит, по-моему, главный педагогический секрет.
Хорошо об этом сказала однажды пятилетняя Юля.
«24.02.1972 г. Мальчики не дают Юле прочитать стишок, перебивают ее, а я слушаю их (разговор идет о деле). Тогда Юля возмущается:
— Что ли ты их одних родила, только их и слушаешь. Как будто остальные и не родились! — и плачет. В самом деле, всем ведь нужно внимание — всем, кто родился. Верно!»
МАМА И ДЕТСКИЙ САД ИЗ ДНЕВНИКА НАЧИНАЮЩЕЙ МАМЫ
Прежде чем приступить к этой новой и трудной для меня теме, хочу процитировать одно недавнее письмо — от сына из армии. Попав в армейскую обстановку, он испытал главную трудность не от физических нагрузок, не от необходимости подчиняться начальству, не от однообразного режима и питания (это в общем-то терпимо), а от нивелировки людей в духовном отношении. Какие там личности?! Рядовые в прямом и переносном смысле — армейский идеал, правда, вынужденный, требуемый условиями армейской жизни, но нельзя душе жить по уставу, у каждого она своя. И вот это своеобразие, богатство духовного содержания каждого остается в армии невостребованным, даже преследуемым («Не высовывайся!»). Это самое тяжелое испытание, мало кто его выдерживает без душевных потерь. Воспротивиться этому своеобразному внутреннему расчеловечиванию может лишь человек духовно богатый и нравственно стойкий. А это зависит от того, каким он пришел в армию.
Очутившись в казарменной обстановке, сын стал размышлять о семье и ее значении в жизни человека. И вот к каким выводам пришел:
«Ясно, что для воспитания личности лучше всего хорошая семья. Если таковой нет и ребенок воспитывается «улицей» (к ней я отношу не только улицу, но и наш детский сад, и нашу школу, где воспитание детей «вверх» не может происходить нормально — все и вся варится в собственном соку), то нет предпосылок появления неординарного человека.
Воспитание такого человека может происходить только в семье, так как:
только в семье возможно получить хорошее соотношение людей разного возраста на одного ребенка — обязательное условие для действенного воспитательного процесса (в отличие от детских учреждений);
только в семье возможно создать НОВЫЙ мир, отличный и особый от остального мира,— необходимое условие для создания нестандартной личности — Человека, не похожего на других (естественно, в хорошем смысле);
только в семье существуют серьезнейшие предпосылки создания доброй атмосферы вокруг ребенка, лелеяния в нем добрых качеств».
Какая категоричность! «Ясно, что…», «Только в семье…» Но добрые качества действительно требуют кропотливого, нежного внимания — должны быть взлелеяны как редкостный цветок.
А если посмотреть на вещи реально, насколько способна нынешняя мать осуществлять этот кропотливый труд? Приведу несколько выдержек из дневника молодой матери. Когда родился ее первенец, ей не исполнилось и 20 лет. Желанный ребенок, благополучная семья, скромные средства, зато вполне сносные бытовые условия. С житейскими заботами справляются сами, без помощников. Почти со дня рождения сына мама ведет дневник. Она описывает разные события из жизни малыша, его проказы, свои трудности и находки, следит за изменениями и в нем, и в себе. Мне удалось уговорить молодую маму дать несколько выдержек из ее дневника в мою книгу. Я выбрала те места, которые касаются отношений ребенка с окружающими и прежде всего с матерью.