А-а-а… Значит, превосходство все-таки нужно, но такое, которое не разъединяет, не отчуждает, не унижает — превосходство «опыта… умения… способностей», а не просто старшинства с его нравоучениями и морализированием. Значит, надо быть подлинно ведущим всю жизнь. Хоть и трудно, но надо — так я думала всегда, но…
«Наверное, отношение к матери строится так (на протяжении всей жизни человека): восхищение — сомнение — недоверие — неприятие — осуждение — снисхождение — понимание — прощение — раскаяние — преклонение. Эта цепочка составлена наспех: ее нужно разработать. Не знаю, должно ли это так быть. Для всех ли это одинаково, или, может быть, разное — для сыновей и дочерей? Быть может, мать должна быть разной для мальчиков и девочек? Для мальчиков она должна быть и женщиной, т. е. слабой, а для девочек — иной, более сильной?»
К сожалению, мне никогда не приходило в голову, что отношение ребенка к матери может так меняться на протяжении жизни. Я и сама испытала нечто подобное, однако забылось, забылось… А надо помнить — тогда негативизм подростков, отчужденность взрослых детей воспримутся не как крушение, трагедия, а как болезнь роста и только…
«Почему общественное воспитание не может заменить мать по крайней мере сейчас? Человек может любить кого-то конкретно, т. е. ограниченно — не тысячу людей и даже не сто, одинаковой материнской или сыновней любовью. Человек должен себя уметь «отпустить» и знать, где это можно сделать. В общественном воспитании ДОМА нет. Все время на людях. «Поплакаться» некому. Это давит на психику. Человек прячет свои переживания, приучается не обращать на них внимание, давит себя: «Коллектив — главное! Думай о коллективе!» Это крайность — и поэтому плохо. Человек должен знать, что он для кого-то НЕЗАМЕНИМ. А какая незаменяемость в общественном воспитании?!»
Снова и снова появляется эта мысль о незаменимости и незаменяемости в отношениях между близкими людьми. Может быть, в этой жажде незаменимости лежит сознание неповторимости своей личности, чувства человеческого достоинства, невозможности, немыслимости предательства друзей, измены самому себе — этим изначальным нравственным основам человека.
Как же, оказывается, нашим детям не хватает личных, глубоко индивидуальных контактов с близкими людьми, не хватает избирательной, заинтересованной любви, тонкости и богатства эмоционального общения! Именно в общении маленький человек получает первые уроки нравственности.
РАЗГОВОР О СОВЕСТИ.
Дело было лет пятнадцать назад. Решили мы с ребятами определить (не заглядывая в словари!), что такое совесть. Трудная оказалась задача. Предлагали и то, и иное определение, наконец согласились, что «совесть — это умение почувствовать, хорошо ты делаешь или плохо».
— Чтоб всем было хорошо,— добавил кто-то из девочек,— а кто плохо другим делает, тот, значит, бессовестный.
— А если он думает, что делает хорошо, а выходит плохо, тогда как? — спросила Оля.
Этот вопрос всех озадачил, меня — тоже.
— В том-то и дело,— вдруг сказал Алеша,— что у каждого своя совесть, она может не соответствовать общепринятым критериям.
— Как,— удивилась я,— что же это за совесть, которая только сама с собой и считается? Тут что-то не то!
— Нет, то! — загорячился Алеша.— Именно только с собой и считается. Совесть — это соотнесение своих поступков со своим нравственным эталоном, вот и все. Со своим, понимаешь?..
Дальнейшие его рассуждения запомнились мне надолго, заставили о многом подумать.
Он говорил, что хороша была бы совесть, если бы она была способна на «виляние под влиянием». Тут все дело в том, как и когда она закладывается в человеке, почему так стойка. Ребенок приобретает свои нравственные критерии тогда, когда еще ничего не понимает, но воспринимает все на эмоциональном, подсознательном уровне — как бы впитывает с молоком матери ее нравственные оценки. Это и становится его совестью — на всю последующую жизнь!
Помню, я возражала ему: «Что же, по-твоему, в дальнейшей жизни этот первоначальный критерий не меняется?» Он ответил, что хоть и меняется, но очень трудно: это не подконтрольно разуму, совестью нельзя управлять. Это она управляет, а не ею. Вот говорят: «Совесть мучает». А что это такое? Человек получает неудовольствие от каких-то своих поступков, испытывает душевный дискомфорт, хотя может и не знать отчего. Понимание, осознание приходит позже — вот в чем дело! Как это важно, чтобы ребенок с самого начала был окружен не просто любящими, но добрыми, умными людьми. А глупая, в том числе жертвенная, любовь страшна: она породит потребителя, эгоистичного и завистливого. Он родную мать, которая его всю жизнь ублажала, когда-нибудь сдаст в дом престарелых, и совесть его будет молчать!
Вспомнили мы старинную притчу о материнском сердце. Раньше она всегда возбуждала во мне чувство благоговения перед великой силой материнской любви. Напомню ее вкратце.
Влюбился юноша в прекрасную девушку и просил ее руки. Жестокая красавица согласилась стать его женой только при условии, что в доказательство своей любви он принесет ей сердце матери. И вот несет юноша материнское сердце в ладонях, но спотыкается, падает и роняет его на землю. И вдруг слышит: «Не ушибся ли ты, сынок?»
Когда мы вспомнили эту притчу после Алешиных слов, вдруг дошел до меня и до всех нас совсем иной ее смысл: да ведь такой сын, способный на самое страшное преступление ради своей прихоти, мог быть только у такой матери, которая готова пожертвовать всем, оправдать все, лишь бы сыну было хорошо. Потому его совесть и позволила совершить такое ужасное злодеяние.
Наш разговор несколько увел нас от общепринятого определения совести, но заставил подумать о том, как рано закладываются в человеке основы для формирования его личности.
Конечно, для нормального детства как минимум нужна нормальная семья, это для меня это аксиома. Другие считают, что специалисты в общественных воспитательных учреждениях дадут детям куда больше, чем любые матери. Но вот какое наблюдение меня поразило: у истоков каждой незаурядной личности стоит семья и, как правило, мать. По крайней мере, мне не удалось обнаружить ни одного противоположного факта. И напротив, я не знаю ни одного выдающегося, известного миру человека, который был бы с младенчества воспитан пусть даже самым выдающимся педагогом, но вне семьи. Не странно ли: обыкновенные матери могут больше дать своему ребенку, чем знаменитые педагоги! А странного тут ничего нет: это чудо рождается любовью и вниманием тех, кто рядом с малышом с первого дня его жизни. Как же много от них зависит!
Обратите внимание: ребенок только появился на свет, а сразу начинает налаживать контакты с окружающим миром — плакать, например, когда мокро. Его не берут на руки («Ничего, пусть поплачет!») — он заливается слезами. До-о-олго. Наконец взяли на руки, сменили пеленку. Мама рядом — какое блаженство! Малыш замолкает, удовлетворенный, а тут его опять кладут в коляску. Ну и логика у этих взрослых: за крик — наслаждение, за молчание — неудовольствие. Ну так получайте крик! Это первые, самые первые шаги ребенка и взрослых к будущему взаимопониманию или непониманию. Если и дальше так пойдет, а взрослые вовремя не спохватятся — получайте капризы, неврозы, озлобленность, скрытность, лживость. Только не говорите, что он такой уродился.
Итак, с самого начала мы, взрослые, направляем поведение, развитие, психику ребенка, передаем ему свои нравственные критерии, представления о жизни.
Я говорю «мы», но если этих «нас» много, неизбежен, как правило, разнобой. А если ребенку достается одна тридцатая замотанной няни в яслях или детском саду — что же он получит от такого «общения», кроме сухих штанишек?
Вот почему нужна малышу мать, с ее глубоко индивидуальной любовью, с ее возможностью и тонкой способностью с самого начала наблюдать первые пробы и шаги своего ребенка на долгом-долгом пути становления Человека, с ее неистощимым терпением и великим умением радоваться каждому, даже крохотному его успеху, чувствовать его боль. А при этом неизбежно оценивать все его проявления и тем самым ориентировать его в жизни. Но для этого самой матери какой надо быть!